Иереям Сергию Гусельникову, Олегу Китову, Игорю Макарову
Хотя Пасха в этом году выдалась ранняя, на Страстной неделе вечера стояли уже тёплые и даже начали попискивать первые комары.
В старости, как известно, одно в деревне развлеченье: посидеть вечерком на завалинке, да поговорить про житьё-бытьё. Больше в этих разговорах старожилов, конечно, жалоб. На болезни, маленькие пенсии да на жуликов, окруживших их честное поколение теперь со всех сторон.
Собирались старушки от ближних домов всегда к дому — Ивановны, пожилой, сохранившей живой ум крупной женщины. Потому что завалинка дома её была под стать хозяйке – высокая, широкая и очень удобная. И Ивановна в общении очень даже была удобная, потому что молчунья, каких мало. Больше слушать любила, чем говорить. Но уж если что скажет, то в самую точку попадёт, как приговор вынесет, будто судья. За судью она часто и выступала в спорах старух. Ивановну уважали. Хотя, конечно, и за ней народ грех знал. Считали её очень скупой. Но скупой-то, она для чужих была, а для внуков своих ничего никогда не жалела.
Сегодня на завалинке у Ивановны собрались трое. Помимо хозяйки, сварливая да ехидная Лампила (лампочка Ильича, значит). И добрая словоохотливая Лексевна. К концу посиделок присоединился к их компании высокий, худощавый старик Тимофеич. Белый, как лунь, подтянутый и прямой – бывший офицер. Он много курил, но старухи не ворчали на него за это. Им нравилось, запах табака напоминал прошлую жизнь, когда были живы их мужья и когда они сами были ещё молоды и в силе. Теперь же на этом конце села из стариков в живых остался, пожалуй, только Тимофеич. Остальные уже покоились на погосте за околицей села. Хошь – не хошь, а приходилось Тимофеичу теперь составлять компанию старухам. Он в их посиделках давно уж стал своим, ещё же роднило его с ними и то, что частенько вместе в церкви стояли. За это они его очень уважали.