«Ничего себе. Разозлился как никогда, – положив трубку, подумал Фирсов. — А между тем, он тысячу раз прав. Я должен был сам всё проверить. А не передоверяться посторонним. Надо выдвигаться опять к Лидии, как бы того мне не хотелось»…
Ехать на такси Фирсову было, конечно — не по карману. И без формы он был сегодня. Пришлось добираться неповоротливым городским транспортом, который «домчал» его в спальный район, аж за 40 минут.
Охрана особняка сменилась, Вадима никто не знал, а на его «корочки» никакого внимания не обращали. «Частные владения. Хозяйки нет. Гараж закрыт, Алексея нет, а ключи у него. А значит, и смысла нет впускать вас на территорию»… Единственное, что охранники сделали для него, это связались по еще редкому в те времена в России сотовому телефону с начальником охраны в офисе Лидии. Начальник оказался бывшим милиционером, суть дела понял быстро и подтвердил информацию Алексея. Но Вадиму этого было недостаточно, и он решил дожидаться у ворот шофёра Лидии, в надежде, что тот сегодня еще заскочит сюда. А ждать, да догонять — дело известное…
Вадим же помнил, как Рязаев сказал однажды, что из любых неблагоприятных обстоятельств всё равно надо суметь извлечь хоть какую-то пользу. Здесь, на лоне природы, хорошо дышалось и думалось, никто не мешал. И Вадим решил тут, в спокойной обстановке, попробовать провести полный анализ своего дела, чтобы завтра на оперативке быть подготовленным и реабилитироваться перед начальником и другом — майором Рязаевым.
«…Итак: убийца Фёдора и Брайнштейна найден, он мёртв и это факт! Смерть отца Федора тоже, несомненно, убийство, но убийца его не установлен, и это является тоже пока фактом. Конечно, смерть главврача очень удобно было бы списать опять же на Банкира. Но…. Доказательств тому нет. Улик нет. Нет даже мотива, хотя бы ссоры подобной той, что была у Водопьянова с другими жертвами. А вот опровержения его вины в этом убийстве есть. Но о них позже. Как ни странно, но главным доказательством убийства главврача является перетасовка монтировок и поднятый багажник «Волги». Если бы убийство совершил Бахарь, то вряд ли этот довольно разумный парень, стал делать столько лишних, непонятных движений с монтировками. Например, подбрасывать в «Волгу» Алексея, этот, предварительно украденный у Марьи Ивановны, инструмент. Ведь на любой мелочи можно проколоться. И что дают эти, довольно нелогичные действия, самому убийце? Неужели только то, что следствие потеряет уйму времени, разгадывая этот ребус с «железками». А может, действительно, убийца просто с нездоровым рассудком? Или убийца хочет, чтобы следствие так считало? Чтобы и первое убийство «подвели» под вполне адекватного Банкира? Но вот тут-то и неувязочка. Ведь чехарда с монтировками началась до последующих убийств, о которых Банкир и не мог предполагать. Если…. Если, конечно, это все-таки не Банкир, который заранее спланировал все три убийства?.. Во что опять верится с трудом. Да и не левша он. И, собственно, не это даже обстоятельство не дает всех собак повесить на него, а то, что явно существует еще какое-то лицо, которое частично обладает или обладало информацией о будущих жертвах. Это лицо знало или вычисляло их. И это лицо не есть Банкир, ибо по себе Водопьянов, плакать бы не стал, чтобы и похитить потом самого же себя, и убить, и подвезти к своему банку собственный труп. Скорее всего, и звонивший не есть убийца. И он, конечно, не Банкир. Но в любом случае, звонил и не бедный Плакса. Тогда кто? Если названивает и «плачет» убийца главврача, почему он подстраивается под Плаксу? Чтоб подвести под подозрение этого несчастного ипохондрика? Но это нонсенс. Ведь разумнее было бы выбрать для этой цели Водопьянова. Похоже, он не знал убийцу Фёдора и Абрама. Но как тогда вычислял сами жертвы? За то, что Банкир и звонивший — два разных лица, говорит именно тот факт, что Банкир пытался своими действиями подставить Наркошу, а мнимый Плакса — настоящего Плаксу. И оба «прокололись» в своих попытках, условно говоря, свалить с больной головы на здоровую: Банкир — на том, что канистра перекочевала в отсутствие Наркоши в его же тайник, то бишь будку, а Плакса не в состоянии звонить и тем более совершать довольно сложные интеллектуальные действия. Да и будь он убийцей, он сделал бы пророчества более сбываемыми. У него же произошел сбой, когда он косвенно предсказал смерть Наркоши, который до сих пор жив. Да и предсказано это было тогда, когда тому ничего не угрожало, так как он находился в милиции. Может, тот, кто звонил, не знал этого? Кстати, подозреваемый в убийстве Бахарь, тоже подтверждает, что Плакса не способен на звонки. Получается тогда, что и Бахарь отпадает как звонивший, так как незачем ему было бы опровергать то, ради чего он звонил, и умалять подозрения на того, кого он хотел подставить…. Ну, а если всё-таки главврача убил Геннадий, Банкир или кто-то третий?.. Тогда звонит, выходит, непричастный к этому человек? Но зачем? Предупреждает? Тогда почему — не своим голосом? Боится? Но почему именно женственным голосом Плаксы?.. Кто же это может быть? Кто звонит? А кто убил главврача? Кто?! Кто?!..»
В тысячный раз задавал Фирсов себе эти вопросы, но и на этот раз они остались без ответа. Со свойственным ему упорством Вадим снова и снова перемалывал в голове весь, накопленный по делу, материал, надеясь найти ключ к его разрешению. Он так увлекся этим, что не замечал, что ходит взад и вперед по одному маршруту мимо виллы Лидии. Он даже не увидел подъехавшего Алексея, который, облокотившись на капот своей собственной «шестерки» с улыбкой наблюдал за ним уже несколько минут.
— Вадим! — наконец окликнул Алексей сыщика.
— О! Это ты?! Слава Богу, что заехал сюда, а то бы…
— Да я случайно — за инструментом. А что, если б не заехал?
— Получил бы я нагоняй уже на всю катушку, а так, пока только аванс заработал, — пожаловался Фирсов.
— За что же?
— Машины надо, Алексей, глянуть собственными глазами. Этого требует и начальство и специфика нашей работы.
— Ну, раз «специфика», айда, погляди.
Убедившись, что машины на месте, Вадим повеселел: значит, Рязаеву все-таки не ложную информацию сообщил; да и Лидия, выходит, в стороне от этого дела, и Алексей не обманул….
— А знаешь, Вадим, что за разговор был у Марьи ко мне? Она всё про новую подругу Лидухи выспрашивала. Ревнует, похоже, — с улыбкой сообщил Алексей Фирсову.
— Да ну их — всех! Тошнит меня от всего этого! – отмахнулся Вадим.
— Меня тоже. Представляешь, начну дома жене про их фокусы тут рассказывать — она аж уши затыкает. «Не надо, — говорит, — Лёша! А то мне за всех женщин стыдно!»
— Повезло, значит тебе с женой, Алексей.
— Это точно. А тебе Вадим?
— И мне, я надеюсь, скоро с этим очень повезет!.. Да, — спохватился Фирсов, — дай-ка мне номер сотового телефончика хозяйки твоей: может, понадобится когда-нибудь….
Записав телефон Лидии, Вадим задал еще один вопрос:
— Скажи, Алексей, а это правда, что у Лидии память феноменальная?
-У нее вообще мужицкая башка приверчена! Сколько спорил с ней об автомобилях, — всегда проигрывал. Представляешь?! В бильярд «режется» артистически! В шахматы — равных нет! А про карты — вообще молчу! Все помнит, все знает. А сколько мужиков наказала. Садятся с ней под деньги играть — думают, что на бабе заработают, а выходит — эта баба их карманы только так облегчает. Я таких дам до неё не встречал.
— Интересную информацию ты подкинул, Алексей, – похвалил верный своей тактике Фирсов. — А теперь скажи, не в сторону ли Солнечной ты сейчас?
— Нет. Совершенно в другую, так что извини. И, причем, очень спешу: четвертый час уже.
— Как четвертый? — Вадим глянул на свои часы. Они стояли и показывали два часа по полудню: «Ё моё! — выругался в сердцах сыщик. — Неужели опять Милу не провожу?.. Ну, нет, надо обязательно успеть на Солнечную! Во чтобы это ни стало!..»
Быстрым шагом, почти бегом, он домчался до автобусной остановки, но, узнав, что автобус будет только через полчаса, решительно вышел на дорогу и стал «голосовать». В основном мчались иномарки, мчались мимо, потому что здешние «новые русские» извозом не занимаются. Наконец остановился защитного цвета «УАЗик». У Вадима вся наличность составляла тридцать рублей, зная, что этого маловато за такое расстояние, он, предложил их шоферу, положив руку на сердце и с великой просьбой в глазах. Водитель оказался, на его счастье, человеком отзывчивым, и уже через мгновение сыщик трясся на жестких амортизаторах армейского автомобиля. Всегда, когда приходилось ехать Фирсову в этой машине, в памяти всплывали эпизоды из срочной службы. Между эпизодами воспоминаний он неустанно молил Бога о том, чтобы Мила еще не ушла с работы. Ровно в шестнадцать ноль-ноль Вадим был на месте.
ГЛАВА 18
Пройдя в коридор больницы, он с облегчением выдохнул, ибо дверь кабинета Людмилы была открыта. Из нее навстречу ему, как всегда, что-то считая на ходу, вышел Счетчик, значит, его зазноба должна была быть сейчас одна, и в ее кабинет Вадим буквально ворвался с довольной улыбкой на лице. Девушка, перестав что-то записывать в журнал, посмотрела на него и тоже улыбнулась.
— Как хорошо, что ты еще здесь, Мила! – не скрывал радости Фирсов. — Я боялся, что не застану тебя.
— Так ведь у меня до семнадцати часов рабочий день, Вадим.
— Ну, вот и здорово!
— Почему?
— Потому что сегодня я обязательно провожу тебя домой.
— Да?
— Конечно! Вчера еще хотел. Не получилось. Но сегодня-то, уж точно не сорвется.
— А может быть, я после работы домой не пойду? Я ведь – девушка свободная – загадочно парировала Мила.
Улыбка тут же слетела с уст Вадима, лицо его погрустнело и стало задумчивым…
— Мила, — произнес он после некоторой паузы. — Я пойду, позвоню. По службе. Мне очень надо. А потом договорим.
К телефону дежурного санитара Вадим шел расстроенный: «Неужели у нее есть парень? А почему бы, собственно, и нет? Ведь она такая славная, с какой стороны не посмотри. Очень. Очень жаль, если я припоздал, и ее сердце уже занято».
— Влад, — обратился он к санитару, подходя к его столу. — Мне никто не звонил?
— Звонил Рязаев в четырнадцать ноль-ноль.
«Именно тогда, когда встали у меня часы» — подумал почему-то Вадим, машинально набирая номер майора.
— Майор Рязаев?
— Да, — ответил из трубки знакомый голос.
— Товарищ майор, это Фирсов. Докладываю: ездил, проверил, убедился сам. Все, как сообщал ранее: машины ее на месте, номера «родные».
— Хорошо, Вадим. Я передам твою информацию, но ребята, кажется, и сами напали уже на верный след преступников. Твоя Лидия здесь, похоже, не причем. Сейчас мне некогда, а завтра жду тебя с подробным докладом, а напоследок, есть и приятое сообщение. Сегодня уже зарплату давали. Так что можешь строить планы, куда ее потратить. Утром деньги получишь. Гуд бай!
— Спасибо за хорошую новость, Миша. До завтра!
«Ну вот, мой друг уже и в прекрасном расположении. И всё потому, что деньги давали», — подумал Вадим, вешая трубку. Но самому Фирсову приятная новость не приподняла настроения. Его напрочь испортила загадка Людмилы. «А зачем, собственно, умирать заранее? – решил, наконец, он. — Надо просто пойти и прямо спросить. Может, не все еще потеряно?» И он решительно направился в кабинет лечащего врача.
— Мила, — не решаясь все-таки начать с главного, обратился к девушке Вадим. — Ты сегодня знакомилась с пациентами. Как ты думаешь? Навскидку: мог ли кто из них, звонить мне по телефону?
— Звонить?! – удивилась Людмила. — Поиграть с телефонной трубкой, диск покрутить — это я еще допускаю. Но теперь, кроме Харченко и новенького….
— Понятно, — кивнул головой Фирсов. — Коллеги в этом с тобой солидарны. Но не это… меня сейчас…. Извини, пожалуйста, за нескромность, Мила, но я не могу больше быть в неведении…. У тебя есть парень?
Мила молчала, а Вадим, волнуясь всё больше, продолжил:
— Я хотел проводить тебя. Я хотел быть твоим парнем. А ты сказала, что не домой…. И я понял так….
— Да нет, Вадим. Я пошутила, — ласково улыбаясь, ответила Мила. — Я пойду сегодня домой. И мне будет приятно, если ты проводишь меня. Я ведь с работы всегда иду одна, и, как правило, только домой. Захожу иногда лишь в магазин или на мини-рынок, что-нибудь купить себе и Типке — котику моему любимому. Я, между прочим, ужасная домоседка. И мне нравится ею быть. Работа, дом, Типка, телевизор и книги — вот мой образ жизни. Когда училась, были еще и подруги, но сейчас они все замужем и отдалились от меня.
— А ты знаешь, Мила? — повеселел Вадим. — Я тоже дом люблю. Даже в дни зарплат, когда ребята мальчишник устраивают, я домой убегаю: не люблю шумных компаний. Дома мама. Книги. Ведь столько книг интересных — за всю жизнь не перечесть! Ну и, естественно, футбол или детектив там серьезный по телеку, — это я тоже любитель посмотреть, хотя по ящику сейчас в основном голливудская белиберда идет.
— Ты счастливый, Вадим. А у меня мамы нет: она умерла два года назад… — печально сообщила вдруг девушка — Папа женился на другой женщине. Она человек хороший, но всё равно странно видеть ее на месте мамы. Я пока не привыкла, а потому бываю редко у них.
— Послушай, Мила, у меня родился план. А давай сходим в кино сегодня, – перевел, поскорее с грустного разговор Вадим.
— Ну, что же? Давай, – несколько подумав, согласилась Мила.
Тут только и вспомнил сыщик, что только что проездил все до копеечки, и что он, на данный момент, полный банкрот. А Людмила, похоже, уже загорелась его предложением.
— Раньше, я всегда любила ходить в кино. Особенно на комедии. Мне нравилось, когда хохочут всем залом. Это так здорово! А сейчас ходить в кино стало почему-то не принято и немодно.
«Если Влад не даст взаймы, я пропал», — переживал меж тем о своем Вадим, слушая девушку «в пол уха».
— Извини, Мила, я на минутку покину тебя, — озабоченно произнес он.
— Пожалуйста, мне тоже надо кое-что дописать.
Выйдя в коридор, Фирсов не обнаружил санитара на своем месте, да и больных не было видно, а это означало, что все на прогулке.
Направляясь к выходу, Вадим испытывал два противоположных чувства: тревогу из-за того, что у санитара могло не оказаться денег, и радость, что у Людмилы, говоря на современном жаргоне, нет «бой-френда». Место вакантно и займет его теперь, конечно же, он. И то, что их дружба завязывается с банального похода в кино, было по душе Вадиму, потому, что, несмотря на возраст, парень был во многом консерватором, как будто родился позже, чем следовало бы по его воззрениям и вкусам.
— Влад, — обратился он к санитару тем же тоном, каким недавно обращался к шоферу «УАЗика», — будь другом, найди рублей двадцать хотя бы. До завтра. Ни копейки нет, а деньги позарез нужны.
— Сейчас организуем! — уверенно произнес тот и быстрым шагом направился в здание больницы.
«А в принципе, — подумал Вадим, провожая его взглядом, — и Влад неплохой парень. Зря я о нем, так плохо подумал недавно. Ну, какой он убийца? Просто в армии не был, чувствуется отсутствие этой всем необходимой мужской школы. Не равнять же его с Банкиром. Тот нервный, психованный тип, как и большинство внезапно разбогатевших за чужой счёт, возомнил себя «пупом Земли». Директор банка! Вершитель судеб!.. Стоп! — прервал сам себя сыщик. — Но ведь существует и кроме Банкира еще один убийца — убийца главврача. Хотя…. Хотя, скорее всего, и он — все тот же Водопьянов…. А может даже и…»
Чуть-чуть было, Вадим не согласился с тем, что главврач погиб от упавшего с крыши льда. Но этого сыщик даже на секунду не мог себе позволить.
«Что-то я расслабился – пожурил он себя. – Из-за охватившей эйфории, дело как-то повел уже спустя рукава. Работа как бы отошла на второй план. А что на первом? А на первом-то — не что, а кто! И это, конечно же, Мила! Да, да! Ведь себя не обманешь. Мила теперь занимает и голову, и чаянья, и чувства. Вот это да! Не думал, не гадал, что может быть что-то сильнее интереса к сыскному делу. Но работа детектива интересна холодной логичностью. Мила же притягивает загадочным женским теплом. Второй день знаю ее. Можно было бы сказать, и не знаю вовсе, а она так мне уже дорога! Так тянет к ней! Так хочется сделать что-то для нее. Что-то совершить! А еще!.. Еще очень, очень хочется поскорее обнять ее и поцеловать! И абсолютно никакой робости и скованности я с ней, как с другими девчонками, не испытываю. Так что опять вы не правы и угодили пальцем в небо, госпожа Максимович! Да, я как будто давно уже знаю свою Милуню. И будто было уже у нас с ней всё. И любовь была, только — очень давно…. Как будто разлучили нас и заставили забыть друг друга… И после этой странной разлуки мы должны пройти все заново, в том числе и первый поход в кино, где, наверняка, состоится и первый поцелуй. Ну и пусть всё заново, я — не против! С моей Милуней, замечательно повторить всё снова, и поход в кино тоже. Тем более я сам обожаю фильмы смотреть в кинозале. И тоже давно не был там. Как много все-таки у нас общего! И это, действительно, неспроста. Это судьба! А может, и в самом деле — ее повторение…» Эти странные и сумбурные мысли молодого сыщика прервал санитар:
— Держи, Вадим, — ровно двадцать, как и просил, – протянул он две купюры.
— Ай, да — молодец! Вот спасибо! Выручил, дружище! Завтра обязательно верну, — засиял от радости Фирсов. Взяв деньги, он счастливый, почти бегом бросился к любимой. А через несколько минут они вдвоём покинули территорию больницы. Людмила жила на другом конце города. А потому они выбрали кинотеатр поближе к ее дому. После работы Мила казалась несколько иной: более живой, веселой и разговорчивой. Обычно так преображаются люди, когда покидают работу, которая им не по душе. Подумав об этом, Вадим сказал девушке:
— После того, как ты, Мила, успокоила сегодня больного кусочком пластыря, я считаю теперь, что ты все-таки на своем месте.
В ответ девушка только тяжело вздохнула, но тему эту не продолжила и о больнице больше за весь вечер словом не обмолвилась. И это означало, что с Вадимом она не была согласна.
В кинотеатре Фирсова напугало не то, что придется смотреть мистический ужастик, а то, что билеты были по десять рублей. А что бы он делал, окажись у Влада не двадцать, а пятнадцать рублей? Когда же они вошли в холл кинотеатра, Вадиму все-таки пришлось покраснеть от стыда. Это случилось, когда бойкая продавщица мороженым обратилась к нему:
— Молодой человек, купите своей девушке мороженое — это у нас как обязательная нагрузка к билету! Видите?.. Все кушают эскимо.
Действительно, за редким исключением посетители ели мороженое. Но далеко не все — эскимо: большинство довольствовались более дешевым — в вафельных стаканчиках. Развал страны даже здесь давал себя знать. Вадим в растерянности опустил глаза, потому что сейчас свою девушку он не мог угостить и самым дешевым. Мила все поняла, потому, взяв его под руку, отвела подальше от назойливой торговки лакомством.
— Что за манера навязывать свой товар?! — возмутилась она. – Не все хотят именно сейчас и именно такого мороженого. Правда, Вадим?
— Но… — виновато произнес прямой Фирсов. — Мне показалось, что ты хочешь мороженое, и именно эскимо.
— Ну и что? Мало ли чего хочется. Сейчас у всех с деньгами напряжёнка. Влад у меня, вон только что, двадцать рублей занял. Тоже, видно, денег нет. И ведь не откажешь человеку. Последние отдала. А то бы сейчас я тебя эскимо сама угостила, и мне было бы очень приятно это сделать, Вадимчик.
Опять Фирсов испытал сейчас двойственное чувство. Ужас от того, что в кино, оказывается, они пошли на Людмилины деньги. И чувство наиприятнейшего восторга от того, что она так ласково, нежно и необычно назвала его — Вадимчик.
— Эх, Милуня! — неожиданно вырвалось у него. — Если бы это случилось завтра! Я бы!.. Я бы!.. Всего-всего тебе накупил!..
— Почему?
— Потому, что завтра у меня зарплата. А сегодня… сегодня я занял деньги у Влада, а он, оказывается, занял их у тебя.
Поняв в чем дело, Мила рассмеялась:
— Как здорово! И нарочно не придумаешь!..
— Вот-вот, получается, что это ты меня в кино сводила на свои последние двадцать рублей.
— Да ладно, какая разница? Мы ведь свои!
— Да?! Ты так тоже считаешь? Мне почему-то кажется, что я очень давно тебя знаю. И когда-то я тебя уже называл Милуней….
— И я ощущаю, что будто ты мне давний и близкий друг. – Разоткровенничалась и Мила. Меня ведь никто Милуней не называл. А ты произнес, и мне это показалось родным и знакомым.
— А ты назвала меня Вадимчик, так ласково и необычно, как не называла даже мама.
— А как называла тебя мама?
— Вадя.
— А друзья?
— В армии, почему-то, — Ваделин.
— Как забавно. Почти вазелин, — рассмеялась опять Мила. — А меня, в институте, — «Милка-Вэй».
— И вкусно, и смешно, — рассмеялся и Фирсов.
Смех их заглушил пронзительный, но приятный своей консервативностью звонок, приглашающий всех в кинозал.
Мистический триллер, в некотором роде, помог молодым людям. Мила от страха, нагнетаемого с экрана, прильнула к Вадиму, он обнял ее, а вскоре, когда она уткнулась ему в плечё, чтобы вовсе не смотреть на ужас исходящий с экрана, он поцеловал её, правда, в голову, как ребенка. Мила вздрогнула и посмотрела ему в глаза. Даже в полумраке они излучали тепло, нежность и благодарность. Вадим не выдержал и поцеловал ее еще раз, но уже в губы. А это означало, что мечты сбываются, и никакая голливудская чертовщина для любви не помеха!..
После кино они долго гуляли по вечернему городу. Людмила знакомила Вадима со здешними достопримечательностями. Вспомнила детство, юность. Когда дошла до своей первой школьной любви, Вадим попросил ее не продолжать.
— Почему, Вадимчик? — удивилась Мила.
— Мне это неприятно. Неприятно, что ты кого-то могла любить.
— Глупенький! Он даже не знал, что я его любила. И потом, сейчас-то я понимаю, что это было самовнушение. Все влюблялись, ну и я выбрала, так сказать, объект для любви. Да и вряд ли, всё это можно было назвать любовью.
Вадим только вздохнул, и было видно, что это объяснение девушки не помогло.
— Вот и мой дом — неожиданно сообщила Мила.
— Уже?! — удивился Вадим.
— Конечно уже, ведь мы кругов двадцать сделали вокруг него. Ну? До завтра?
Вместо ответа, предварительно оглянувшись по сторонам, Вадим поцеловал ее еще раз. Но только раз. Больше девушка не позволила.
— Тебе неприятно? — спросил Вадим.
— Нет. Просто мне наши отношения напоминают юность. У нас с тобой так, как будто нам по пятнадцать. И это так здорово! Я просто хочу, чтобы продолжалось дольше это путешествие во времени. А ты хочешь этого?
— Я, как ты, — путешествовать так, путешествовать – улыбнулся Фирсов. Завтра продолжим наш путь? Созвонимся, и я встречу тебя. Хорошо?
— Хорошо, — согласилась девушка.
— Тогда пропутешествуем завтра в кафе. Я знаю одно очень уютное, рядом с вашей больницей.
— Я, кажется, его тоже знаю, но, правда, не была там. И вообще в последний раз, да, собственно, и в первый тоже, я была в кафе, когда мы отмечали наши дипломы медиков. Ну? Теперь до завтра?
— До завтра.
Простившись с девушкой, Вадиму опять пришлось испытать на себе, а вернее в себе, борьбу противоречий. Ему хотелось, чтобы побыстрее наступило завтра, но чтобы сегодняшний, такой наисчастливейший день продолжался подольше. А потому он отправился домой пешком чуть ли не через весь город, да и денег на проезд всё равно не было. И путь домой занял у него больше около двух часов.
ГЛАВА 19
Дома его встретила встревоженная мама:
— Так поздно, Вадик! Я вся извелась. Ведь ты за весь день сегодня ни разу не позвонил!
— Ах да, мам, извини. Но вообще-то, ты не должна на меня сегодня обижаться, — оправдывался сын. — У меня такой день! Можешь даже поздравить меня.
— Нашел убийцу?!
— Круче, мама, круче!..
— В звании повысили?!
— Да что ты все о работе, да о работе?! Как будто личной жизни у людей не бывает.
Мама растерянно смотрела на сына, теряясь в догадках: что же предположить? Наконец, пожалев ее, Вадим сообщил сам:
— Сбывается, похоже, твоя мечта, мама. Я, кажется, женюсь.
На что женщина только рассмеялась:
— На ком же ты женишься, если еще вчера у тебя и подружки не было?
— Это вчера. Да мы, собственно, вчера и познакомились.
Мать махнула на него полотенцем, будто отгоняя, словно мух выдумки сына, и поспешила на кухню хлопотать об ужине. Вадим же, оставив на время щекотливую тему, на всякий случай спросил:
— Мам, никто не звонил мне? «Плаксы» там всякие?
— Сегодня нет.
«Выходит все-таки, что роль Плаксы опять же играл Банкир…» — Сделал вроде бы логичный вывод Вадим. В нем он утвердился еще больше уже лежа в постели, когда снова проанализировал все события, связанные с убийствами. «Во всей этой трагедии, похоже, виноват именно Водопьянов и его больные нервы. Ни второго, ни третьего лица в этом деле, похоже, не существует» — это была его заключительная перед сном мысль о работе. Но вообще самой последней всё-таки стала всё равно о любимой. — Как здорово, что мы встретились с Милой! Как здорово, что мы уже поцеловались! Как здорово, всё-таки, любить!..»
Однако всю ночь, к его разочарованию, снилась ему не любимая, а какие-то не связанные обрывки из увиденного сегодня ужастика: мертвецы в истлевших одеждах с безобразными останками лиц, могилы, монстры… Было ему противно, но не страшно, потому что даже во сне он почти всегда знал, что спит.
Проснулся Фирсов с тяжелой головой, попытался мысленно повторить свой доклад, уже более-менее сформировавшийся у него в голове, но мысли о Людмиле перебивали все помыслы о работе. И сегодня это совсем не раздражало его. Он брился дольше обычного, с утра вымыл голову и оделся в строгий, праздничный костюм. Поодеколонившись на всякий случай дважды, отправился в райотдел в сладостно-расслабленном состоянии…
Во время доклада Фирсова, Рязаев как-то странно и с ухмылочкой поглядывал на Вадима. Когда же тот закончил, задал очень короткий вопрос:
— Ну и?..
— Что? – не понял Фирсов.
— На свадьбу когда пригласишь? Вот что.
Вадим покраснел, как девица, а Рязаев продолжил дружеское дознание:
— И кто она, это счастливое создание? Врач? Медсестра? А может заведующая?..
— Пока не заведующая, но очень талантливый врач. Лечащий врач, психотерапевт, на Солнечной. – без всякой утайки сообщил прямой Фирсов.
— Это что же, выходит, я шутя, нечаянно в точку попал?! И уже к свадьбе всё идет?.. – удивился майор.
— Да нет пока, но я надеюсь… – потупив взор, ответил Вадим.
— Ну, Фирсов, ты оказывается и фрукт! — рассмеялся майор. — Зря время в дурильнике не терял! Но почему сразу и жениться?.. Что, беременная уже? Так вроде всего-то ты там….
— Скажешь тоже, Михаил?! Беременная…. Как же до брака-то? – перебил Рязаева возмущенный Фирсов.
— Ах, да! Я и забыл, что ты у нас — оригинал! – похлопал по плечу младшего товарища майор. — Но спешишь с браком зря. Хотя знаю, ты к советам не прислушиваешься. Если уж что, так заглатываешь, как говорят рыбаки, до самой г-м, г-м… скажем так: глубоко! Ну что ж? Как твой будущий свадебный дружка, желаю тебе удачи на этом поприще! Рука у меня легкая, несмотря на то, как ты знаешь, сам я был женат трижды…. Надеюсь, в отличие от меня, ты будешь более удачлив!.. Ну – ладно, отставим пока, друже, лирику и вернемся к работе. Докладываешь ты надо сказать, гладко и убедительно. Из всего того, что ты сейчас рассказал, делаю вывод, что все три убийства совершены Водопьяновым. Но, так как он мертв, я думаю, что дело по убийству главврача и ворошить не стоит, пусть остается, как есть, как посчитали наши коллеги: то есть, как несчастный случай. Всё равно убийцы-то и в живых уж нет. Тебе же даю, а вернее, дарю последний день отработать — на Солнечной. Заканчивай там и… предложение-то сделал? – перескочил опять на лирику Рязаев.
— Нет пока, — смущенно ответил лейтенант.
— Ну, так сегодня, наверное, и сделаешь, раз при параде — таком — добродушно рассмеялся майор…
На этот раз Вадим даже постоял немного перед воротами больницы. И они ему опять не показались такими мрачными и облезлыми, как в первое время. Может, все-таки привык? А может, потому, что за ними работает теперь его Мила?
Ефимыч тоже показался сегодня Вадиму довольно приятным стариком, он даже хотел поболтать с ним, но заметил вдруг Анну Васильевну, которая скрытно, махнула ему рукой и зашла в подъезд здания. Он поспешил за ней. В подъезде, прежде всех слов, она протянула ему зажигалку. Фирсов сразу догадался, что это вещица Банкира. Красивая, тяжелая, похоже из серебра, но сильно закопченная.
— Откуда она у вас?
— Пижаму Молчуна стирала — она и выпади! Вся в копоти, не с последнего ли пожару?
— Когда именно обнаружили? – посерьезнел сразу сыщик.
— Да сегодня утром.
— А перед этой стиркой, когда вы эту пижаму еще стирали?
— Недели две назад. Это штаны им, чуть ли не каждый день, застирываю, а куртки — пореже.
— Это точно из одежды Молчуна?
— Точно, из — его.
— Странно, — пожал плечами милиционер. — Ну ладно, спасибо, Анна Васильевна за бдительность, — поблагодарил Вадим, заворачивая вещдок в носовой платок и убирая в карман. – Разберемся. Людмила Витальевна у себя?
— Да, и Марья Ивановна здесь.
Сначала Вадим подошел поздороваться за руку к дежурному санитару.
— Здорово, Дмитрий! Ну, как, без «ЧП» пока?
— Без.
— Теперь, надеюсь, их не будет. Как Чертополох?
— Успокоился. Похоже, горячка, его постепенно покидает.
— Ну и хорошо. А вот эту вещичку узнаёшь? – показал зажигалку Фирсов.
— Это Банкира зажигалка, — уверенно ответил Дмитрий.
— А оказалась в куртке Молчуна. Как думаешь, почему?
— Подобрал, да и всё. Они любят, что ни попадя, в карманы совать.
— Ты знаешь? И я так подумал. Банкир поджёг, пламя резко вспыхнуло, обожгло руку, зажигалку выронил, а этот потом, в суматохе подобрал.
— А я ведь вспомнил! – хлопнул по столу санитар. — Собака-то ведь и на Молчуна рычала. Наверное, зажигалку чуяла.
— Тем более. Ну вот, Дмитрий, я и последний день с вами, — с некоторой грустинкой проговорил Фирсов. — Убийца найден и наказан, хотя и не нами, и не по закону, к сожалению! Работайте теперь спокойно, но придерживайтесь всё-таки инструкций: они ведь — неспроста написаны.
К Марье Ивановне Вадиму заходить не хотелось, а потому, мимо ее кабинета он прошел почти на цыпочках. Заглянув же к Людмиле и увидев, сидящего перед ее столом Наркошу, он негромко спросил:
— Не помешаю?
— Нет. Ты как раз кстати, Вадим. Посмотри на него, — указала она на больного. — Зрачки расширены, реакция заторможена, слова не говорит, а поёт. Все признаки налицо, что принимал наркотик. И пижаму не снимает для осмотра.
— Ты что ж, Николай, опять ужалился?! – поинтересовался Фирсов у парня.
— Я при ней говорить не буду, — вяло пробубнил тот.
— Можешь не говорить, но посмотреть твои руки я должна, — встала из-за стола Людмила.
— Ну, Николай?! — вопросительно и строго глянул на Наркошу сыщик.
Тот нехотя снял пижаму и первое, что бросилось в глаза Вадима, была татуировка. Маленький кружок, с шарик от пинг-понга, со свастикой внутри на левом предплечье. Фирсов аж присвистнул от изумления.
— Что это ты, Коленька, выколол себе? Скинхэд что ли?
— Да нет. Ошибки молодости, — растягивая слова, пояснил наркоман.
— Ах, да. Ты ведь у нас уже зрелый мужчина, — пошутил сыщик.
— Вот видишь, Вадим, на правой руке, на венах, целая дорожка от шприца, — показала на вены парня Мила. – И очень свежая.
— Когда, в последний раз кололся? — спросил Фирсов.
— Вчера, — ответил Наркоша, не дожидаясь, пока за него ответит врач. – Но при ней я не….
— Ладно-ладно, я выйду для пользы дела, — прервала его Мила и направилась к двери.
Когда она вышла, Вадим строго спросил парня:
— Что за дела, Колян?! Татуировка — ладно… многие знают, что этот арийский знак является древнеиндийским и у славян был популярен и на Тибете и трактовать его можно как угодно. А вот почему ты колешься опять? А потом мама твоя будет персонал обвинять?! И чем, собственно, кололся? Ты же сказал: у тебя больше «дури» нет! Наврал?!
— Да тем же морфином и укололся, что еще в тот раз стянул, заначка осталась. Я с расстройства просто, что мать домой не забирает. И еще… от страха….
— Какого страха?! Что ты тут гонишь мне?! — вышел из себя уже детектив.
— Я не гоню. Мне страшно! Меня убить хотят! – загнусавил со слезой в голосе наркоман.
— Да кто? И с чего ты это взял?
— Ночью прошлой, кто-то подходил ко мне. Рожа замотана чем-то, чтоб не узнать. Посопел надо мной, а я спящим притворился, глаза закрыл. Да тут санитар стулом заскрипел в коридоре, я глаза приоткрыл — а его уж нет!.. Убить, наверное, хотел меня, гад! Это я уж до меня потом дошло.
— Может это глюки? – попробовал пошутить сыщик. – Ты же ужалился.
— Нет, кололся-то я после.
— Прям в постели?
— Да, шприц заряжен был. Я под одеялом с фонариком приспособился.
— Ну, а почему вчера об этом страхе мне не сообщил?
— А тебя не было весь день.
— Все равно темнишь что-то, Колёк. Так говоришь, две ампулы израсходовал?
— Да.
— Тогда принеси их.
— Но…
— Да-да. Пустые…. Чтобы я удостоверился, что больше этой гадости у тебя нет. А мать твою я попрошу забрать тебя отсюда. Ты здесь еще больше испортишься.
— Спасибо! – обрадовался парень. — Я счас принесу!
— Куда это он полетел? Чуть с ног не сшиб? — спросила Мила, входя в кабинет.
— Да ну его. Пустой парень, без царя в голове и потерянный, наверное, для общества окончательно. Как и все наркоманы, собственно, — махнул рукой Вадим. — Лучше о тебе поговорим. Как спала? Что снилось? Не страшно одной-то ночевать?
— Обычно нет. Но сегодня, представляешь?! Всю ночь вчерашние киношные ужасы снились!
— Надо же?! И мне. А тебе вообще часто сны снятся?
— Почти всегда. И причем цветные.
— Смотри-ка, и здесь у нас совпадение.
— Наверное, последнее, уж больно их много, — пошутила Мила.
— Не угадала. Есть ещё одно, и замечательное: ты Витальевна и я Витальевич.
— Смотри-ка? Интересно. И ты, между прочим, сегодня очень интересный: при параде!
— Мы же в кафе собрались — надо соответствовать!
— А мне нравится, когда мужчина одет в строгий классический костюм, а не в заношенные, потертые джинсы.
— Значит, ты тоже старомодна, как и я.
— Вот и плохо! — констатировала Марья Ивановна, входя в кабинет Милы. — А я люблю жить в ногу со временем: обожаю только последнюю моду, люблю экстравагантность, чтоб выделяться из толпы: быть в центре внимания. До сих пор ношу короткое, раз хочется и плевать, что это шокирует многих. Мне даже нравится, когда на меня оглядываются или соседки шепчутся и сплетничают. Я разделяю мнение попдивы Мадонны: плевать — что, лишь бы о тебе говорили.
— Марья Ивановна, — прервал заведующую Фирсов, — ну скажите — честно, вы хоть проверяли после нашего разговора свои запасы?
— Наркотики имеете в виду? Проверяла. Две ампулы похитил этот оболтус. И когда ж его мать заберет отсюда?
— Две, со слов Николая?
— Какой вы недоверчивый все-таки, Вадим? Хотя и выглядите сегодня джентльменом. Но профессия, наверное, накладывает отпечаток. Я бы ни за что не связала свою судьбу с милиционером.
Было ясно, что последняя фраза предназначалась для Милы. Вадиму этот выпад заведующей очень не понравился, но сама девушка, казалось, не обратила на него вообще никакого внимания.
— Вот они, — еще в дверях сообщил Наркоша, держа в протянутой руке пустые ампулы из под морфина.
— Хорошо. Выбрось их в корзинку, — приказал Фирсов. — А мысли об этой отраве вымети, наконец, из своей башки, Коля. Разговоров на эту тему у нас, похоже, с тобой больше не будет: я покидаю больницу, последний день сегодня работаю у вас.
— Всё, значит, выяснилось? Водопьянов действовал один? – Живо заинтересовалась Марья Ивановна.
— Да, похоже, что так. Типичный ненормальный убийца-одиночка.
— А смерть главврача?
— Несчастный случай, — обыденно констатировал Фирсов. — Вы, Марья Ивановна и наши коллеги оказались правы.
— Слава Богу, заживем теперь нормальной жизнью, — с облегчением вздохнула заведующая.
«Прежней, может быть. А — нормальной – это еще вопрос. — С сарказмом подумал сыщик». Вслух же попросил ее:
— Марья Ивановна, походатайствуйте за Николая, пожалуйста, пусть заберет мать его домой, а он даст ей, наконец, мужское, верное слово, что к наркотикам больше не притронется. Может и свершится всё-таки чудо?
— Вряд ли что из этого выйдет, ведь весенний призыв ещё не закончен, — пояснила заведующая. – Да и в чудеса я не верю.
— Ну ладно!.. Я ей сделаю тогда! – со злостью выкрикнул Наркоша присутствующий при этом разговоре и пригрозив кулаком своей воображаемой матери, выбежал из кабинета, хлопнув дверью.
— Людмила Витальевна, — обратилась заведующая к Миле. — Подготовьте к выписке на послезавтра новенького, раз горячка у него прошла. Зачем нам лишний рот?
— А не рановато, Марья Ивановна? И потом, его бы в наркологическую клинику не мешало бы направить. А еще лучше, и Николая бы вместе с ним. – Предложила Людмила.
— Ну, у Николая мама повыше нас с тобой сидит — ей виднее. А этот – алкоголик конченый, я их повидала. Таким уже никакие клиники не помогут. Пить будет до гроба! Да и потом на днях обещали, из области, ещё одного «деградата» поставить, так, что место надо освобождать.
— Как скажете, — со вздохом согласилась Мила.
— Ну, а я теперь на — Вокзальную, в стационар, возможно, до конца дня. До свидания, Вадим. Приятно было с вами общаться.
— Да мы еще, наверное, увидимся, Марья Ивановна, — пообещал Фирсов.
— Ах, да-да-да… — понимающе бросила взгляд на Милу заведующая. – Ну, конечно-конечно.
— Ну что, поработаем немного, Вадим? — предложила Мила, когда Марья Ивановна вышла.
— Хорошо, поработаем, — согласился сыщик. — Только для начала возьми свои двадцать рублей, а то делать ничего не смогу, пока они у меня. – Фирсов положил деньги на стол Людмилы и отправился дописывать свои бумаги в бытовку, он давно облюбовал себе это тихое местечко. Вадим так увлекся работой, что забыл и про обед. Когда глянул на часы, была уже половина третьего. Именно в этот момент Мила заглянула к нему.
— Вот он где, оказывается, устроился. Ты что же и не обедал сегодня, Вадимчик?
— Нет, а ты?
— А я никогда не обедаю. Вернее, мой обед на работе всегда состоит из чая с пряниками. Пойдем, я его уже заварила….
— А ты знаешь, Милунь, это очень даже правильно, что сегодня у нас были только пряники с чаем на обед — сказал Вадим, отодвигая от себя, уже пустую чашку.
— Место в животиках — для кафе зарезервируем? – пошутила Мила.
— Ага.
— А мама твоя вкусно готовит?
— Не то слово. Сегодня — в кафе, а завтра я тебя на ужин к нам приглашаю. Сама и попробуешь. Хорошо?
— А я плохо готовлю, — вместо ответа посетовала Мила. — Несчастный мой будущий муж.
— Ничего. Моя мама тебя этому быстро обучит, да я и не привередливый – не моргнув глазом, успокоил девушку Фирсов.
Людмила глянула на милиционера и, не выдержав, рассмеялась.
— Ну, ты и даешь, Вадим! Я таких скорых, как ты, ещё не встречала. Уже всё решил за нас обоих?
— Конечно, — ничуть не смутившись, ответил Фирсов. — Вопрос не такой уж и сложный, чтобы всем над ним, голову ломать. Я один всё и решил: сегодня — в кафе; завтра — в гости к нам; послезавтра – к твоему отцу, ну а на следующий день подаем заявление в ЗАГС. А через три-четыре годика, сбудется и — твоя мечта.
— Это какая? — насторожилась Людмила.
— А появится у тебя возможность, наконец, заниматься с детишками детсадовского возраста, причём… со своими — собственными.
Мила опять рассмеялась, а вместе с ней и Фирсов. Он был очень доволен, что Людмила, ни на одно его предложение, не ответила сразу — «нет».
— Ладно, Вадимчик, шутки в сторону, — насмеявшись вдоволь, уже серьезно сказала девушка. – Давай, ещё с часок поработаем, а потом… — Лукаво, посмотрев на Вадима, с иронией закончила:
— Потом пошутим еще…
ГЛАВА 20
Ровно в семнадцать ноль-ноль Вадим с Людмилой покинули больницу. Сейчас Мила казалась Фирсову еще красивее, наверное, потому, что его девушка, поярче сделала макияж и на ней вместо врачебного халата было нарядное и очень изящное платье, так ладно сидевшее на ней. Он чувствовал, что и Людмила сегодня смотрит на него гораздо теплее и ласковее. Как все-таки здорово быть молодым, нарядным и свободным, идти под руку со своим избранником, приятным весенним вечером, в кафе, предвкушая праздничный ужин на двоих!..
Официантка усадила их за столик в самом уютном уголке зала, который был пока, почти пуст. Всего две молодые пары тихо беседовали под легкие блюда, легкие напитки и легкую музыку.
— Ну-с! — потирая руки, произнёс Фирсов. – Приступим? Я, Мила, возьму смелость заказать блюда и тебе. Ибо, наверняка, и тут у нас с тобой полный союз!
— Попробуй, — с игривой улыбкой произнесла девушка.
— И так, — пробежав глазами по меню, Вадим стал делать официантке заказ, — балык осетровый – на закуску, нототения жареная, с картошкой «фри» — две порции, икра красная…
— Вадим, — попыталась было вставить словцо Мила.
— Нет-нет-нет, — запротестовал тот, — я пригласил, я обещал, я вообще люблю угощать, ну а ради тебя я и луну бы заказал, но… она несъедобна! – И продолжил: — Салат «Оливье», его все любят! Коньяк – 150… Бутылку Шампанского и самую большую шоколадку! Напитки и шоколад — желательно российское! Пока всё.
Официантка ушла, а довольный Вадим посмотрел на Милу и спросил:
— Ну, как, если честно? Наши вкусы и тут совпадают?
— Ну, из всего, что ты заказал, Вадим, ты угадал только с салатом и с российским шоколадом.
Вадим был шокирован ответом Людмилы.
— А рыбу? Икру? Балык? – буквально вскричал он.
— Из — твоей рыбы, — улыбаясь, пошутила Мила — я, пожалуй, только картошку «фри» еще поем. Понимаешь? В детстве папа меня силком рыбьим жиром поил, и вот – результат…
— Если б он этого не делал, я уверен, ты любила бы рыбу, как и я. – Несколько упавшим голосом проговорил Фирсов. — А сейчас мы всё поправим. Что ты хочешь из мясного? Я дополню заказ.
— Нет-нет! Я и к мясу холодна, — запротестовала Мила.
— Постой, а что же ты тогда ешь? – развел руками Фирсов.
— Как и все женщины, наверное, что-нибудь — кондитерское: сладенькое, фрукты, салатики, соки.
Официантка принесла Шампанское, коньяк и шоколадку. Вадим заказал ещё фруктовый салат, безе и ананасовый сок — больше ничего подходящего в меню не оказалось. Когда же принесли балык, он все-таки спросил Людмилу еще раз:
— А коньяк? Под осетрину? Ну, совсем немножко?
— Нет-нет, что ты?! Где меня потом искать после него?
— Ну, тогда хоть шампанского? – умоляюще попросил Фирсов.
— Если честно, Вадим, спиртного я вообще не пью. Но, чтоб ты меня совсем за ненормальную не посчитал, то шампанского попробую — только чуть-чуть….
Вадим разливал пенистый напиток по бокалам, а сам не сводил с Людмилы удивленных глаз.
— Что, Вадимчик, сложно со мной, да? Ты во мне разочаровался? – с грустью спросила девушка.
— Нет-нет, что ты?! Наоборот, ты мне всё больше и больше нравишься! Чем лучше я узнаю тебя, тем больше в тебя влюбляюсь. Ведь сейчас, наверное, нет ни одной девчонки, чтоб не курила и не употребляла….
— И тебе — такие не нравятся? — Не без лукавства перебила Мила.
— Конечно! Я обыкновенный мужик, а значит….
— Значит?..
— Да нам всем нравятся — такие, как ты!.. – категорично заявил Фирсов. — Лишенные вульгарности, женственные, скромные…. В этом мы все солидарны, поверь мне. Но ты, наверное, одна осталась такая в — современном мире!
— А я думаю, мир не меняется. Люди всегда были очень разные. Всегда рядом с кроткими, жили — гордые и строптивые, с добрыми — злые, с честными — бесчестные….
— Да-да, диалектика, – поддакнул Фирсов.
— Папа мой так говорит, и я с ним согласна. Он у меня очень принципиальный, а потому и много пострадал в жизни. Но никогда не жалел об этом. Он считает, что в жизни за правду и должно страдать.
— А благоденствовать – только за неправду?
— Нет. Не так категорично. Бог еще и при земной жизни за добро воздаёт, а зло наказывает….
— Ты, верующая?
— Да. И я специально об этом сразу даю тебе знать, Вадим, чтобы ты слишком не увлекся мной, потому как, может, вера в Бога тебе претит.
— Нет-нет! Что ты?! — заволновался Вадим, поражённый таким открытием. — Это ничего, что ты…. У меня и мама в церковь ходит. И я крещеный. А сейчас это даже модно. И артисты многие и другие известные люди….
— Нет, Вадим, я не из-за моды: я с раннего детства верую. Меня бабушка воспитывала в православии. Родителям со мной возиться было некогда: мама занимала высокую должность, которая отнимала всё ее время, у папы работа была связана с разъездами. Но, как говорится, всё к лучшему. А еще… еще моим воспитанием занималась старшая сестра…
Вадим, незаметно для себя, уже приканчивал порцию с отличной нототенией, запивая её глотками коньяка, а сам был полностью поглощен рассказом любимой о её житье-бытье. Всего от глотка шампанского девушка разговорилась. Правда, лицо ее погрустнело, но стало еще привлекательней — на щеках появился румянец, глаза заблистали, взгляд их стал томным и теплым. И хотя рассказ ее становился всё печальней, Вадим смотрел на нее с легкой улыбкой…, улыбкой восхищения.
— Сестра была первенец, — продолжала Мила, — и очень долго была единственным ребенком в семье. Потому ее любили и баловали. Меня же мама не хотела и, только благодаря уговорам бабушки, не сделала аборт. Сестренка же ждала братика, узнав, что родилась я, она сразу сказала, что любить меня не будет. И, кажется, остается верной своему слову, по сей день. Это очень страшно, когда тебя не любят родные люди. Особенно, когда ты — ребенок. Она рвала мои лучшие рисунки, чтобы меня не хвалили, выдирала листы из моих тетрадей, заставляя много раз переписывать домашнюю работу, хотя всё было сделано аккуратно и верно. Я писала до ночи и не высыпалась. Чтобы я не таскалась хвостом за ней по улице, она привязывала меня к кровати, когда нас оставляли одних. И за всё это мне приходилось еще, и донашивать ее вещи.
— Вот это старшая сестра?! — не выдержал Фирсов. – Да это же садизм какой-то!
— Нет-нет, что ты, Вадимчик? – замахала руками Мила. — Просто подростковая вредность и упрямство. Со временем все-таки она перестала так делать. То ли папа что-то заметил, то ли соседи рассказали, но был у него с сестрой серьезный разговор. И после, она просто не стала меня замечать. А потом и бабушка совсем переехала к нам жить, да и сестра повзрослела, не обижала больше. Я на нее зла не держу, я любила и люблю её, как должно сестре. Просто…. Просто я, кажется, захмелела и несу — всякую чепуху, ты уж меня прости, Вадимчик.
— Что ты? Что ты? За что?! Ты…. Ты что-нибудь всё-таки кушай. Всё очень вкусно, а ты ничего не ешь…. Боже, Мила! Как я все-таки люблю тебя! Я буду любить тебя всегда! За бабушку, за маму, за сестру и за брата…. И за себя! Очень, очень! Я никогда тебя ничем не обижу, дорогая. Ты рассказываешь, а у меня сердце кровью обливается, будто мне мой собственный ребёнок о своих горестях жалуется. Выходи-ка поскорее за меня замуж, Милуня! А? – неожиданно закончил тираду предложением руки и сердца Фирсов.
— Спасибо тебе, Вадимчик! Спасибо за всё! – после некоторой паузы, поблагодарила Мила, взяв его за руку. — И за предложение. Но всё это очень серьезно, а мне хотелось бы, наоборот, сегодня развеяться. Давай лучше потанцуем.
Они вышли из-за столика и, с удовольствием обняв друг друга, закачались плавно, вместе с другими парами, в приятных размеренных ритмах легкой, спокойной мелодии. Им было так хорошо, что они оба не проронили за танец ни слова.
За столиком, принявшись, не без аппетита, за вторую порцию, предназначавшуюся Миле нототении, Вадим вдруг вспомнил давно интересовавший его вопрос:
— Скажи, Мила. В день нашего знакомства, когда вы уезжали на «Волге», ты не помахала мне рукой?
— Нет, я постеснялась Маргариты Васильевны, но что хотела это сделать помню точно.
— Ура! Значит, есть у меня всё-таки какая-никакая интуиция. Ведь сыщик без интуиции – нонсенс. А ответь, пожалуйста, еще на один вопрос: почему ты не интересуешься по поводу следствия в вашей больнице? Ведь этому может быть только два объяснения: или ты не любопытна, в отличие от остальных женщин, либо тебе обо всем всё известно. И то, и другое — маловероятно…
— Есть тому и третья причина — она же и истина — это то, что я ужасная трусиха. Я и по телевизору никогда не смотрю криминальные сводки, и не читаю, и слушать о них не люблю. Все преступления мне кажутся противоестественными человеческой натуре. Их совершают отдельные, духовно нездоровые индивидуумы, а все остальные люди, благодаря информации об их поступках, находятся под отрицательным, и очень пагубным информационным воздействием… А так как в больнице все закончено то и, слава Богу, и спрашивать не к чему.
Вадим хотел, было продолжить эту тему, ведь в глубине души его еще «юная» интуиция сыщика подсказывала ему, что что-то в этом деле не закончено, недовыяснено, что кто-то или что-то по этому делу еще проявится и заставит поволноваться и многое пересмотреть заново. С майором Рязаевым он не заводил разговор на эту тему по вполне понятным причинам. Ведь тот теперь, знал об иной привязанности Вадима к жёлтому дому — на Солнечной и мог не так все истолковать. С Милой же он не стал сейчас развивать эту тему, хотя и очень хотелось, потому только, что девушке она была неприятна.
Посидев в кафе еще немного, оба решили, что пора на свежий воздух. Рассчитываясь с официанткой, Вадим с легкостью расстался с четвертью своей месячной зарплаты. Он не сумел все-таки до конца одолеть рыбный заказ на двоих. Что не осилил, рачительная хозяйка прихватила для своего любимого Типки. Гуляли они по вчерашнему маршруту, вокруг дома Людмилы, то сужая, то расширяя круги.
— Вроде бы вечер, а как тепло, будто не весна, а середина лета, — устало проговорила Мила, подводя Вадима к своему подъезду.
— Я слышал, вообще обещали до тридцати градусов на днях, вот тебе и поздняя весна, — поддержал популярную в народе тему о погоде Вадим.
— Как это необычно для наших широт.
— Да, эта весна очень необычная. И все-таки, — перевел разговор Вадим из нейтрального русла. – Скажи, пожалуйста, Мила. В твоих планах… как долго нам предстоит путешествовать в юность? Может, все-таки распишемся — «на скоренькую», да будем жить, как все семейные люди? А?
— Я вижу, Вадимчик, ты хороший человек, — ласково посмотрела на Фирсова Мила. — Но ты мужчина. Тебе трудно меня понять. Да, я уже и сознавалась тебе, что страшная трусиха…. Мне хотелось бы еще подружить с тобой, привыкнуть и к тебе и вообще, к самой мысли… о замужестве. А ты так торопишь. Ведь все, собственно, так неожиданно для меня. И для папы, наверное, будет тоже… Мы ведь, только познакомились с тобой.
— Так ведь и ЗАГС еще пару месяцев на раздумья даст. Так что сжалься надо мной. Я ведь действительно — мужчина…. Мне так многого хочется, так непреодолимо тянет к тебе, столько всяких чувств. Ты ведь медик, тем более, должна понимать.
— Все понимаю, Вадимчик, но сначала давай уж хотя бы с родителями познакомимся, а потом и о заявлении подумаем.
— Так значит, ты в принципе согласна?! Да?! – радостно вскричал Вадим.
— Ну конечно. Только в принципе… Мужичок ты мой нетерпеливый…
Сегодня Вадим ехал домой в троллейбусе. Но какова была эта дорога, кто был с ним рядом? – он — ни за что бы не смог ответить, потому что сегодня был еще счастливее, чем вчера…
Посмотрев на сына внимательно еще в прихожей, мама Вадима вздохнула тяжело и задумчиво произнесла:
— А ведь похоже на правду…
— Что, мам?
— Что ты влюбился по уши. Только от любви к другой женщине, сыновья забывают своих матерей.
— Не понял, к чему это ты? Как я могу забыть тебя?
— Ты опять не позвонил за весь день. И с лица твоего не сходит, извини, странная — так скажем — улыбка.
— Да, кстати, — улыбаясь почему-то еще шире, поинтересовался Вадим, — мне никто не звонил?