-Во – первых, это сказал великий Шекспир, но фраза вырванная из контекста, как правило всегда – не корректна. Во вторых, я не знаю, конечно, точной разницы между протестантами и православными, но судя по архитектуре их храмов, она значительная. – Не унимался муж, отстаивая свою точку зрения. – Сравнивая мою архитектуру, я нечаянно обидел твою музыку, которой ты посвятила себя в профессии и которую ты, конечно, ставишь выше моего дела жизни. Однако музицируешь ты, и живёшь вообще-то, всегда под крышей и в стенах, обеспечивающими тебе уют, которые создали архитекторы и строители. И насчёт просто слов, дорогая… к твоему сведенью, просто слов нет, каждое из них несёт смысловую, качественную информацию и иногда, очень даже эмоциональную, вместе с тем, нагрузку. Даже Господь Бог, обозначен словом, как в звуке, так и в написании, оно короткое довольно, однако заключает-то в себе целый – АБСОЛЮТ! И словом, как ты знаешь, можно и убить, а можно и воскресить. Вот, что такое – слово, которое по твоему, лишь колебанье воздуха!
-Ты меня пугаешь Самуильчик. – Округлила и без того на выкате глаза женщина. – Что это с тобой? Я боюсь, за тебя. Мне кажется, ты способен… даже… или уже — вот-вот… а может ты и уже?.. крестишься!
-Крестишься! – Передразнил недовольно жену старик. – Причём здесь это? Ничего не поняла. Я говорил, только о тонком сакральном смысле архитектуры… ну, ладно, женщина. Чего это я, в самом деле? Вы же совсем не для этого Богом созданы. Иди лучше погладь мой чёрный костюм.
-А почему, тебе не одеть — серый, Самуильчик? – Нисколько вроде не обиделась на замечание мужа супруга.
— Это, что за новости, Софа?! – Уже порядочно разозлился сам супруг. — Я должен идти позориться в светло сером костюме на поминки, твоего дяди, только потому, что тебе лень погладить мой чёрный? Так, ты, нас с ним уважаешь?! Ты меня знаешь, я могу и вообще не пойти!
-Ладно. – Согласилась с не охотой и уже с некоторой обидой жена. — Поглажу — чёрный. Только знайте, что вы сегодня какой-то возбуждённый, если не сказать, нервный и тон у вас, довольно высокомерный, по отношению ко мне… да-да именно высокомерный!..
В этой семье, каждый из супругов переходил на «вы», если сильно обижался на свою вторую половину. Но так, как оба понимали, что сегодня предстоит вместе идти на люди, чтобы не рассориться окончательно, не тот, не другой не проронили больше не слова…
Однако возвратились супруги с поминок в тот день, ещё больше вроде бы не в духе, они опять не разговаривали. Самуил Яковлевич был задумчив и даже, похоже — зол. У Софы, брови тоже были нахмурены, на лбу появилась поперечная морщинка, а в глазах угадывалась некая хитринка, будто она сосредоточенно обдумывала некий план, который, хотя и требовал сейчас большой умственной концентрации, в дальнейшем, раскрывал зато, вроде бы не плохие перспективы. Получалось, что оба они хотя и были взволнованы, чем-то серьёзным и важным, однако для Софы это было, всё же что-то более оптимистичное, нежели для её мужа.
А повлиял на настроение супругов вернувшихся с поминок, следующий эпизод там произошедший. Как только дом покойного покинул раввин здешней синагоги Авраам Голдберг, вдова, тут же заговорческим шёпотом принялась рассказывать оставшимся гостям, что если бы не этот раввин, то её Мойша, может, жив был и сейчас. Оглянувшись ещё раз на закрытую дверь, за которую она проводила только, что молодого раввина, с жиденькой, рыжей бородкой, она без обиняков, чётко и с уверенностью прокурора заявила: