Маме моей – Нине Александровне Голик (в девичестве Пастиной), было на ту пору не полные восемнадцать лет. Отцу – Михаилу Антоновичу Голику — двадцать два. По национальности оба русские. Мама уроженка города Куйбышева, ныне Самара. Папа был родом из Астрахани. Большая случайность вообще-то, что они, проживая, так далеко друг от друга, встретились и создали семью, а потому и рождение моё, я считаю не меньшей, пожалуй, а даже большей случайностью. Папа, окончив Военно-морское училище, и с практикой за плечами на Военном флоте Каспийского моря, работал, тем не менее, в то время уже на флоте гражданском. Как-то их сухогруз пришвартовался в Куйбышевском порту, и отец, будучи свободным от вахты, пошёл прогуляться по городу. В эту-то – первую, по Куйбышеву свою экскурсию, он и познакомился с мамой у кинотеатра, она подошла к нему с вопросом о лишнем билетике. Они сходили в кино, обменялись адресами, а на обратном рейсе отец снова встретился с ней. Мама очаровала отца не только, смазливой внешностью, но и сногшибательной откровенностью. Она в первое же свидание сообщила ему, что врачи, посоветовали ей поскорее выходить замуж и рожать, потому, что у неё случаются иногда приступы эпилепсии, а болезнь ведь может и прогрессировать. Эпилепсией, как считала мама, наградили её сами же врачи, когда у неё воспалилось среднее ухо, ей делали долбёжку и якобы повредили нерв, отсюда и эти эпилептические припадки. За всю жизнь, я например, был свидетелем только одного – такового припадка с нею и слышать доводилось о ещё двух, и все, о коих знал я, случились с ней, когда ей было уже за тридцать. Наверное, любовь отца, к этой несчастной девушке усилило ещё и чувство жалости. О своей любви к маме моей, отец говорит и до сего дня, когда ему уже восемьдесят. Мама познакомила его с будущей тёщей и та ему даже разрешила переночевать у них дома. Бабушка моя по материнской линии — Ольга Степановна Пастина (в девичестве Куренкова), была тогда уже вдовой. Мужа её – Александра Пастина буквально сразу после их свадьбы в 1939г. призвали на войну с Финляндией, где он и пропал без вести, оставив ей на память о себе дочку – мою маму. Жили они теперь вдвоём. Бабушка работала по сменам на Силикатном заводе обычной рабочей, её специальность называлась – дробильщик извёстки. Вот в одну из ночных смен Ольги Степановны, я и был зачат моими родителями. По воспоминаниям мамы, отец угостил её алкоголем, который она впервые с ним и попробовала. С её слов это была буквально ложка разбавленного водою спирта. Именно спирт, как считает она, так скоро и сумел их сблизить. Как знать? Может поэтому-то, я и предпочитаю среди алкогольных напитков, уже давно именно — спирт, разбавленный до крепости водки. Как только папа узнал, что мама беременна, примчался к ней, и они подали заявление в ЗАГС. Как рассказывала мама, ему пришлось изрядно похлопотать, бегая по разным инстанциям, ведь на тот момент она была ещё несовершеннолетней (не хватало буквально двух месяцев).
Бабушка прожила всю свою жизнь неграмотной. Совсем молодой, сбежала из села «Дубовый умёт», что в Самарской губернии в её столицу, которая впоследствии стала называться Куйбышев, где у неё не было ни родных, ни друзей. Без всякой поддержки ей потом пришлось одной поднимать дочь, а это были военные и послевоенные: голодные, холодные, не устроенные годы. Жили они в коммунальной квартире старенького, двухэтажного дома, рядом с забором, за которым и располагался выше, упомянутый Силикатный завод. Дом стоял прямо на обрывистом берегу Волги. Единственное окно их крохотной комнатки — на втором этаже выходило на реку. Из него открывался прекрасный вид – это конечно не малый плюс. А вот кухня на полдюжины семей и дровяное отопление (у каждой семьи своя печка), ни ванны, ни душа и туалет на улице – это огромные минусы. Кстати, готовили еду тогда на керосиновых примусах. Куйбышев не был ещё газифицирован. Пока пожарится картошка, не говоря уже о щах, можно умереть с голоду. Однако надо признать, после войны большая часть населения страны проживала в подобных условиях. По всему Куйбышеву были разбросаны керосиновые будки и огромная часть горожан, проживающая в бараках и деревянных, дореволюционных домишках, (кстати, я живу и — сейчас, в подобном строении), покупали там керосин. Бабушки и подростки в основном, ходили за ним с бидончиками. Я на всю жизнь запомнил кухонный запах того Куйбышева — смесь запаха керосина и жареной картошки. Помню, как мама частенько мучилась с примусом, то фитиль не могла правильно вставить, то пламя, то и дело тухло. Так, как эти керосиновые аппараты были в большом ходу, популярен был и денатурат, который выпускался для чистки медных примусов. Но многие жители Куйбышева из мужской части населения в основном, употребляли его не по назначению, то бишь – вовнутрь, потому, что в нём высоко было содержание спирта. В детство моё, в таких больших и старых городах, как Куйбышев, тогда ещё много было живо участников Великой Отечественной Войны. Люди, пережившие много горя, потерь, испытаний и особенно калеки, пили очень крепко. Нигде и никогда я больше не видел столько инвалидов, как в тогдашнем Куйбышеве: кто без рук, кто без глаз, кто без ног. Безногие, катили на самодельных, деревянных самокатках, вместо колёс у которых, были обыкновенные, диаметром 100-150мм подшипники. Отталкиваясь полукруглыми деревяшками они двигались, чаще всего в направлении церкви, рынка, магазина или пивной, где не просили и не клянчили, а больше молча ожидали от людей — здоровых и мягкосердечных, милостыни в виде денег, папирос, пива, вина или того же денатурата. Бабушка частенько им подавала: когда деньги, когда булку какую-нибудь. Я же взирал на них немного со страхом, не много с брезгливостью, ибо в силу нежного возраста своего понять толком не мог, почему они в столь, неприглядном виде и с буквально лиловыми, пропитыми, заросшими щетиной лицами, не опрятно одеты, а частенько и дурнопахнущие.