Кое-что из тех далёких, астраханских моих воспоминаний, подтвердила потом и младшая сестра моего отца — тётя Лена, с которой я увиделся, через много лет, уже взрослым человеком и которая когда-то нянчила меня. А именно: я помню, как сажали меня на зелёную травку, вручали большой мяч, который я и обхватить-то тогда не мог и я долго не напоминал о себе даже звуком, внимательно изучая замысловатые, узоры на нём — хаотичные цветные разводы, наподобие бензиновых, радужных пятен в дорожных лужах. Я ведь не понимал, что эти узоры на мяче, абсолютно бессмысленны и упорно пытался рассмотреть, выцепить из них, хоть что-то реальное и логичное, для меня знакомое: птичек, зверюшек, что-то там ещё? Меня — это очень, напрягало, конечно: интеллект, воображение и зрение, наверное — в первую очередь, но — однако же, значит и очень увлекало, раз я не капризничал. И когда, кто-нибудь пытался помешать моему сосредоточенному созерцанию, я, строго нахмурив брови, не двусмысленно угрожал: «Уйди, как дам!» И замахивался при этом кулачком или тем, что было под рукой, игрушкой какой-нибудь. Теперь я думаю, занятие сие было очень полезным, именно тогда похоже, и были заложены задатки моего будущего, творческого воображения. Этот замечательный мяч поехал со мной в Куйбышев, когда мама, забрав меня от одной бабушки, увезла — к другой. (А забегая вперёд, сообщу, что мячик-долгожитель, потом оказался с нами и в Воркуте, есть он и на фотографиях того времени). И тот, а потом и другие мячи, мне помогали в жизни и далее, из повествования ниже, будет понятно — о чём я.
Следующее моё воспоминание связано с приключением, если можно это так назвать, уже в комнатке — бабушки Оли, у которой мы вместе с мамой, после отъезда из Астрахани стали жить. Дело было за обедом, насколько я был ещё мал, можно судить по тому, что сначала бабушка с мамой подпихивали к столу сундук, потом ставили на него стульчик с перегородочкой, чтобы я не упал и уже на этот детский стульчик сажали меня. Только тогда я доставал до стола, чтобы ложкой уплетать суп: частью самостоятельно, частью с помощью своей доброй бабушки Оли, которая тоже, как и бабушка — Лидия, во мне души не чаяла. Я увлечённо поедал первое блюдо, причём, как помню, не сводил глаз с блюда второго — куска мяса, которое мама достала из кастрюли с супом и положила на тарелочку остывать. Этот серый кусок вареной свинины, как я понимал на тот момент, предназначался только для меня одного, этакий — приз, за то, что я разделаюсь с порцией супа. Я старался, аппетит у меня и тогда, и в дальнейшем, надо признать, был всегда не плохим. И мясо я полюбил почему-то с раннего детства. Наверное, потому ещё, что я северянин, всё-таки, как никак родился на Севере. А у людей на Севере, как я узнал гораздо позже, обмен веществ жировой, в то время, как у — южан и жителей средней полосы, преобладает углеводный. И вот я разделался без великого труда с супом и требую мясо. И вдруг! Что я вижу?! Мама собирается его делить на троих, да ещё и всем поровну! Меня это, так – разобидело, ведь рассчитывал на весь кусок. Естественно я восстал, бурно протестуя, принялся орать, плакать, дрыгать ногами. Мама пыталась спокойно мне объяснить, что надо делить всё по справедливости, и что я всё равно не осилю это мясо один. Но меня её доводы не убеждали. Бабушка была уже согласна со мной и уговаривала маму отдать мне – всё мясо, ведь я будущий мужик. Но мама была против моего эгоизма и жадности, и убедила бабушку встать из-за стола и в качестве протеста покинуть с ней комнату. Они вышли, я остался наедине с мясом. Казалось бы, цель достигнута: хватай и поглощай! Однако настроение было испорчено, я слышал шёпот за дверью и понимал, что на меня смотрят сквозь замочную скважину. Мне было очень обидно теперь, что мной не довольны, что против меня теперь – оба, самых родных человека. К мясу я не притронулся и может, тоже бы ушёл из-за стола и из комнаты, (интерес к мясу всё равно куда-то пропал), но я не мог самостоятельно сделать это. От бессилия я плакал, опустив голову на грудь, но потихоньку, наверное, чтобы не доставить полного удовольствия от победы — тем, кто меня покинул. Восседание в одиночку пред мясом длилось, как мне показалось, очень долго. Когда мои женщины зашли в комнату, я им, конечно же, очень обрадовался, ну, а на мясо смотреть уже просто не мог. И женщины мои, есть его тоже не стали, аппетит пропал у всех, мама вернула мясо в кастрюльку, а меня уложила спать.