— Нет, святой отец. Именно столько. Меня, круглого сироту, подобрали во Фландрии странствующие монахи-францисканцы. Они вырастили меня, научили грамоте, дали знания, которыми обладали сами. Но ещё больше я получил их из многих книг, которые мне посчастливилось прочесть уже самому. Двадцать лет назад мы отплыли в Англию с миссией. Все эти братья уже в ином мире… может быть, я и в одиночку пытался бы достучаться до сердец о вере Христовой на этой не благодарной земле, если бы не та казнь. Тогда на площади я подхватил странную болезнь.
— Какую болезнь, сын мой?! – опять испугался аббат. – Не о чуме ли ты говоришь?!
— Нет-нет, аве Силуан, не беспокойтесь! Это не была чума: не бубённая и не какая-либо ещё. Просто эти несносные англичане живут скорее по заветам Магомета, нежели Христа. Это ведь пророк мусульман наставлял своих последователей, чтобы они больше путешествовали и торговали. А англичане именно этим и занимаются с завидным усердием. Они посещают множество языческих стран, подхватывают там болезни, прежде невиданные для христиан, а потом привозят их на родину, как трофеи.
— Вот-вот, — поддакнул аббат. – И чуму, я уверен, в Европу завезли именно англичане.
— Ну, так вот, святой отец, – продолжал Пьер. — Подхватил я там одну из разновидностей тропической лихорадки, промучился несколько дней кряду, в жару и бреду, но на поправку пошёл довольно скоро. И как только я почувствовал себя лучше, то понял сразу, что болезнь ударила по ногам. Ходить по многу я уже не смог, и с миссионерством мне пришлось расстаться. Потому и решил я покинуть Англию, чтобы осесть до конца дней своих на родине в каком-нибудь католическом монастыре. Теперь, кроме этого недуга, лихорадка напоминает о себе примерно раз в три месяца ещё и кратковременными припадками, во время которых я могу замереть буквально на полуслове, хотя и ненадолго. В это время я будто зависаю между небом и землей, душа моя парит в каком-то ином мире, и лучше меня не трогать в таком состоянии. Довольно скоро я сам прихожу в себя, без всякой посторонней помощи. Но странная болезнь оставила во мне свой след не только в виде боли и припадков. Я обрёл вдруг после неё и два положительных качества. Моя память обострилась. Я стал помнить наизусть все книги: и коими меня пичкали мои духовные наставники, и все другие, которые я сам когда-либо читал. Больше того: по-моему, я знаю теперь и те книги, которые и в руках-то не держал. И ещё, удивительным образом у меня появился необычайный талант к счёту. Вот, например, только мельком глянув на ваши чётки, аве, я обнаружил, что на них не хватает одной кости.
— Как?! – выпучил в страхе и удивлении глаза настоятель и бросился считать крупные бусины. Считал снова и снова, но выходило так, как сказал францисканец. Значит, полгода уже он грешит тем, что не дочитывает одну молитву. Он точно помнил, как около шести месяцев назад нить на чётках оборвалась, и молодой послушник, собрав и пересчитав бусины сообщил, что все они на месте. Самому же аббату проверить было лень. И вот посланный самим Небом, не иначе, так вовремя и такой нужный человек подсказал ему о невольном грехе, и теперь, конечно, он будет первым кандидатом на замену отца Лиона. Да, собственно, и единственным. Выбирать ведь не из кого…
— Я не могу настаивать, сын мой, — ласково подвёл аббат черту под их первой с францисканцем беседой, — но, если тебе понравится в нашей обители, я и чада мои будем рады принять тебя в своё братство на постоянное жительство и общее служение во славу Бога…
Через пару дней францисканец сообщил аббату в присутствии всей братии, что желал бы остаться в их монастыре. Принять его согласно было и братство. За несколько дней этот странствующий пилигрим очаровал всех и своим миролюбием, и тактом, абсолютно лишенным гордыни при его-то талантах! И глубокими знаниями латыни, канонов и Святого писания. Молодежь же монастыря особо пленила способность новичка к счёту. Он мог, на секунду только глянув на стол с рассыпанной на нём горстью зерна, точно определить количество семян. Несколько монахов потом всегда очень долго проверяли его ответ, и иногда ошибались. Но он – никогда!
В этот же день, когда братья приняли францисканца в свою семью, аббат назначил его секиларием. То, что он справится со своими обязанностями эконома, аве не сомневался. Как не сомневался теперь и в том, что со временем Пьер справится и с обязанностями казначея, так… как справлялся с ними покойный отец Лион…
Произошедший вскоре странный случай с новым секиларием открыл ещё одну его сверхспособность, которая несколько насторожила аббата, и заставила его кое о чём серьёзно поразмышлять… Это случилось на девятый день смерти отца Лиона. Служили по нему в храме заупокойную, при этом присутствовали все монахи обители. И посреди панихиды францисканец, прислуживающий отцу Симеону, вдруг уронил псалтырь. Но, нагнувшись поднять его, почему-то так и остался в этой неудобной позе, словно окаменев. Когда же дьякон, тронув францисканца за плечо, с участием спросил:
— Что с тобой, брат? — тот моментально разогнулся, словно пружина, и заорал на весь храм не своим голосом:
— Слышу! Слышу плач и стенания вашего любимого отца Лиона! Душа его стоит пред вратами чистилища и рыдает по своему золоту, которое он украл у вас, братия! Украл и зарыл в саду у беседки. А теперь вопиёт и стонет о том, что никто не знает, где оно! И никто не сможет выкупить за него индульгенцию и освободить от мучительного пламени!