Он вздохнул тяжело и без всякого любопытства, а так, больше для поддержания разговора спросил:
- А ваш сын-то не женат, поди, коль с подружками, говорите,бегает?
- А зачем ему? — Удивился профессор, — когда они и так на негоснизками вешаются. Отбоя от них просто нет. Он ведь у меня красавец! Жгучий брюнет! Потому я и назвал его по-французски — Жан!
- А вы сами-то, — слегка съёрничал, ехидно улыбаясь, Объедков. — Не похоже, чтобы и в молодости брюнетом были.
- Ну и что? — будто не понял намёка Яблоков. — Так я и красавцем не был. Зато сынуля мой — симпатичный стройный брюнет и яэтим горжусь.
«Странный всё-таки народ эти интеллигенты, — подумал Иван Петрович, — сын у него от соседа, видать, а он этим гордится». — Вслух же спросил:
- И живёт ваш Жан, значит, с вами, коль холостой?
- Да, со мной. Живём вдвоём, душа в душу. И никто нам с нимне нужен.
«Раз вдвоем, то и профессор вдовец, — догадался Иван Петрович. — А в нашем возрасте это не сладкая доля. Просто хорохорится мужик».
- Значит, Вениамин Андреевич, и стирка, и готовка, поди, навас? — продолжал допрос Объедков.
- Ну, а на ком же? Стираю, правда, я на машинке. А готовить,честно признаюсь, люблю. И сыну моя кухня по душе. Что я люблю,то и он. Что сам ем, тем и его кормлю. Нет, в детстве, конечно, онкапризничал. Не хотел витамины принимать, рыбий жир. Прививок боялся. Но никогда я в воспитании не применял насилия надличностью. Всегда старался брать убеждением и лаской.
«Это тебе просто с Жаном твоим повезло, — подумал Объедков. — Посмотрел бы я, как ты приласкал его, если б он, как мой, в пятом классе директора школы на три буквы послал». Вспомнив, сей прискорбный момент, Иван Петрович на всякий случай поинтересовался у Яблокова:
- И что же Жан ваш? И взрослый теперь, хотите сказать, матомне ругнётся никогда? Я уж не говорю, на вас именно. А так, междупрочим, хотя бы?
- Да что вы?! — внимательно посмотрел на собеседника Яблоков. — Как может быть такое?! Нет. На чужого, пьяного там илихулигана, он, конечно, может ещё голос повысить, чтоб на место поставить. Но и то, без сквернословия. Это исключено! Я же говорю, ону меня воспитанный. И по природе своей очень ласковый. И потом,статус! Он ведь тоже учёный.
- Хэ, — усмехнулся раздражённо Объедкин. — Всё равно, вотхоть убейте! Не могу я взять — в толк, как такое может быть?! Чтобыи не пить, и не курить, и матом не ругаться взрослому мужику?! Даещё и ласковым до сих пор с отцом быть?! Глянуть бы хоть однимглазком на — этакое чудо!
- А вот и мой Жан! — вскочил вдруг с лавочки Яблоков и сталзвать сына, махая призывно руками: — Жан! Жан! Сынуля! Я здесь!Иди скорее к нам.
Иван Петрович огляделся в недоумении вокруг, но никакого Жана не увидел! Кроме двух старух, прогуливающихся на дальней аллее, и их с профессором никого в сквере не было. Правда, мимо по газону – напротив, пробегали с полдюжины дворняг, суетящихся вокруг, здоровенной рыжей суки. Но именно от этой своры на крик профессора и отделился вдруг похожий на лайку упитанный кобелёк, абсолютно чёрной масти. С хитрой мордочкой, торчащими ушками и лихо закрученным хвостом. Подскочив к хозяину, он стал радостно прыгать и скакать вокруг него, облизывая ему руки и трико. А тот не менее радостно и с чувством любви и нежности в голосе то и дело повторял:
- Ах, ты, проказник! Ах, озорник! Дело прошлое, однако, убежал-то ты ведь без разрешения! А я тут его нахваливаю Ивану Петровичу! А я его нахваливаю! Больше так не делай! Не подводи папочку. А ну-ка, служи! Вот так, молодец! Молодец!.. Я же говорил,он у меня учёный. Он учёный, всем командам обучен.
Иван же Петрович сидел, замерев в оцепенении, ничего пока не понимая.
- Иди, познакомься с нашим новым другом, — кивнул Яблоковпсу в сторону их лавочки, и тот, будто понимая человеческую речь,бросился со своими собачьими нежностями к Ивану Петровичу.Но Объедков, не любивший никогда собак, успел выставить вперёд своюпалку и Жан, поскакав немного вокруг мужчин, бросился догонятьгалопом удаляющуюся стаю. А Вениамин Андреевич, сложив рукирупором, крикнул ему вслед:
- Не опаздывай к у-жи-ну сы-но-ок! Се-го-дня со-сис-ки с пюре! Как ты лю-бишь!
Проводив с гордостью во взгляде своего воспитанника, Яблоков повернулся к Ивану Петровичу, но того уж и след простыл. Объедков спешил, насколько позволяли его больные ноги, навсегда покинуть этот злосчастный сквер, чтобы никогда больше не встречаться с чокнутым профессором.