— Вот, гаденыш! А?! – возмутилась мать, пряча однако глаза.
— Когда, — продолжал гнусавить сын, — мужиков она в дом приводила… я за занавеску подглядывал и хотел тоже с нею быть… как они…
— Ну, что скажешь на это? Мамка?! Ха-ха! – повернулся довольный кузнец к Ягоде.
— А что с дурака взять? Он родился таким. Я ни причем!
— Как, ни причем? – удивился кузнец. – Как бы не с чужим мужем спала, да не по пьяной лавочке, глядишь, и не дурнем родился бы. И на глазах у детей своих, нешто, хорошие родители себе этакое дозволяют? Кабы не на глазах у него, так, глядишь бы, к матери и не потянуло. Ведь один грех за собой – кучу тащит! Ты что ж, стерва, не понимала, что сынка своего искушаешь? Ну, а счас я и с тобой пояснее разберусь!.. Найди! – вскинул он так же руку в лицо женщине. Как недавно ее сыну. И та замерла тут же с раскрытым ртом, не успев проронить и слова. И стала так же покачиваться, как и Сава.
— А ну, говори, сука! Хотела ль и ты переспать с сыном своим?!
— Хотела, — не заставила ждать с ответом и мать. – Всегда хочу, когда в бане его мою…
— От, твари… Божьи! – выругался кузнец с презрением и плюнул в их сторону. – Мамочка с сыночком мечтали прелюбодействовать друг с дружкой?! А?! Сучье племя! Для вас и слов-то не подобрать кроме матерных! Ну, да ладно. Бывает грех… и покрепче этого. Раз хотели… так и быть. Помогу вашей мечте сбыться. А ну, твари! – хлопнул он в ладоши. – Раздевайтесь!
И… под его ехидное похихикивание, безучастно и безропотно, мать с сыном стали выполнять… и это приказание чародея…
7
В то же самое время бес искушал и молодое, такое жадное до ласк и любовных утех, тело Ольги. Она ложилась довольно рано. Рано только потому, что заняться было нечем. Татьяна, как всегда, ушла спать к мужу… пусть и не очень любимому, но все-таки мужу… мужчине! Худо-бедно, но он-то наверняка приласкал перед сном жену. А если нет, у Татьяны есть псарь на то. Или, хотя б воспоминания о приятных приключениях. Оказывается, быть простой девкой иногда куда как лучше, чем барыней. Сколько вокруг нее вьется мужчин. Выбирай любого. А госпожам? Только сообразно сословию. Сообразно происхождения и достоинства рода поступать надобно. Хотя дворяне-мужчины позволяют себе и с простолюдинками дело иметь. Мужчинам, как всегда, можно всё!.. И вот ее благоверный – Константин Васильевич – поистаскался, за свои пятьдесят с лишком, неизвестно с кем. Может, со своими же дворовыми девками?! А на нее теперь, видите ли, силенок и не припас! С какой вот стати она – замужняя, молодая и красивая женщина, должна теперь мучиться одна на этой просторной, распрекрасной кровати? Разве она для этого родилась? Для этих только мук?!. Барыня металась в постели, не находя себе места. Сбросила одеяло и провела осторожно по нагому телу рукой. Вот так, нежно и с любовью, должна была бы скользить сейчас по ней, рука молодого, сильного, полного любовных желаний мужчины. Который должен бы увидеть и оценить по достоинству всю ее красоту! Изучать и пожирать глазами все потаенные уголки ее нежного, молодого, почти нетронутого, трепетного, девичьего тела. Ведь те мгновения близости, с немолодым мужем, и близостью-то по-настоящему назвать было нельзя. Она не испытала и мига того, чего так долго ждала. Того, о чем мечтала, грезила, пока созревали ее женские прелести. О чем рассказывали старшие подруги, вышедшие раньше ее замуж. Ну почему она такая несчастная?! Неужели так и придется состариться в этой дыре и… даже… ни разу не изменить опостылевшему и уже дряхлеющему мужу? А ну, как он проживет еще лет двадцать? Ну уж нет! Не желает она ему столь долгой жизни!.. А может?.. Может Бог приберет его вскоре?! Вот была бы радость! Уж во второй раз она бы сама выбирала себе партию!
«Но»… – со вздохом подытожила она тут же: «И думать так, во-первых – грешно, да и во-вторых – навряд ли такое сбудется! Ждать кончины супруга долго еще придется. А долго ждать – сил нет!» Она снова стала ласкать свое тело, не понимая будто, что делает только хуже. Сердце ее забилось еще чаще, хотелось крикнуть, на весь дом, что-нибудь непристойное! Или разбить что-нибудь! Терпеть истому было невмоготу: от этих невыносимых телесных и душевных мучений, не покидавших ее, а только сильнее и сильнее терзающих! «Может, помолиться?» – мелькнула слабенькой искоркой мысль. «Так ведь молилась уж перед сном. Не помогает же нисколечко!» – будто напомнил кто-то в левое ухо. «Но молилась-то мало, рассеянно, холодно…» – будто шепнул в правое кто-то другой.
Но вставать было неохота. Первый довод победил: вместо молитвы в голову снова лезли сладострастные мечтания. Она пробовала представить, в постели с собою, молодого мужчину, но фантазия подводила. Никого четко вообразить рядом она не могла. И тогда… как всегда в последнее время, всплывал перед глазами… Павел! Пасынка она видела очень даже отчетливо. И не мудрено. Ведь виделись они по десяти раз на день. Нет… влечения к нему она никогда не испытывала. Он вовсе и не нравился ей: ну да, он был высок, но худосочный, бледный, инфантильный и стеснительный, рисующий цветочки и пейзажи, да и те на ее взгляд, абсолютно бездарно. Но… на худой конец, как говорится, и рак – рыба. И за то, что она могла представлять его в своих грезах, как хотела… она была ему… даже благодарна. Надо отдать должное молодой женщине: она как можно дольше сопротивлялась его появлению в своих фантазиях, но, к стыду своему, делать это в последнее время было для неё всё сложнее. Ведь с его появлением… наступало вскоре и… облегчение… и она… побежденная, к стыду своему, грехом вожделения, доведя себя собственными ласками, до хоть какого-то, примитивного финала… могла, по крайней мере, теперь… уснуть…
8
— Чтоб помнили, что творили! Отыди! – приказал кузнец, и чары покинули Ягоду с сыном.
Они продолжали лежать некоторое время, приходя в себя, голые, в обнимку, прямо на грязном полу, а Мелех стоял над ними, подбоченясь и ехидно посмеиваясь:
— Ну что, сукины дети? Налюбились? Намиловались?
Те вскочили, опомнившись наконец, и стали, суетясь, искать одежду. Ягода пыталась прикрывать наготу, но, не видя нигде одежды, жалобно обратилась к мучителю:
— Отдай одежку, мил-человек. Аль ты еще не наизмывался над нами?
Кузнец, насупив брови, шагнул к женщине и наотмашь ударил ее так, что она распласталась перед ним на земляном полу.
— Это тебе за мил-человека!
— Хозяин он. Ты че, Яга, позабыла опять? – ворчал на мать, помогая подняться ей с пола, Сава. Женщина же оттолкнула его.
— Отойди, дурень! Ты что счас делал надо мной? Забыл, что я мать тебе?!
— Ты – сама дура! — Обиделся Сава. – Сама же лезла.
— Сама! – передразнила мать. – Вон это кто чары на нас наслал!
— Я только на волю выпустил, что в вас жило. Так что неча с больной головы на здоровую пенять!.. Но могу, если хотите, и свою волю навязать. Могу так сделать, что на пару счас меня, лобызать-ублажать, будете. Хотите?!
— Нет-нет! Не надо! – замахали руками оба.
— Ну, раз не надо, тогда о деле будем говорить. Давеча, когда резали жеребка, слышал я из дома старосты плач детский. Что за младенец?!
— Девочка, месяцев трех, внучонка Федотыча. Народилась тока, а муж возьми, да помри. Дед их теперя всех и кормит, — пояснила Яга.
— Младенец, значит, у нас под боком? Это хорошо. Сгодится на что-нибудь.
— Еще… Прошка у старосты, внук. Ему десять лет, — добавил от себя и Сава.
— А что ж мы не видали его с тобой? – спросил парня кузнец.
— Так в церкви, он наверное был. Попу Алексию прислуживает, — ответила вместо сына Ягода и снова попросила. – Слышь, хозяин? Может, дашь нам одежду?
— Дам. Когда работу выполните.
Мелех слазил в свой мешок и подал ножницы Саве.
— Пойдешь счас в барский дом. Залезешь на балкон по лестнице, что в саду у дерева стоит, и через него попадешь в спальню молодой барыни. Спит сегодня она одна. Мне это известно доподлинно.
— Да ты в своем уме?! Хозяин! – перебила женщина. – Его ж изловят! Да и рассветает ведь скоро.
— Коль поспешите, до свету успеете.
— И-и-и… я пойду? Так прям?! Без одежды?! – выпучила глаза Ягода.
— Да! Вдвоем. Будешь на страже стоять, на всякий случай. И не перебивай повелителя душ ваших!.. Голые пойдете. В одежде увидеть могут, а так нет… я всё устроил силой своей, так что не бойтесь. Влезешь, Саван, в спальню, и срежешь клок волос с головы ее. Да немного, чтоб не заметила наутро. Обратно ж через дверь выходи. Попробуешь что иначе сделать – вмиг споймают! За вора и насильника тогда сойдешь.
— Что ж ты удумал еще такое?! Мало тебе нашего позора?! Ты еще…
— Саван! – вскричал кузнец, перебивая Ягоду. – Тресни ей хорошенько! Коль перечит хозяину опять!
Возмущенная мать повернулась к сыну и… тут же получила от него сильнейшую оплеуху…
9
Зевая и поеживаясь, Прошка выскочил по малой нужде из избы, и тут же увидел голую парочку, пробегающую по дороге мимо его дома. В свете луны сумел разобрать только, что мужик с бабой. Он протер глаза, потом ущипнул себя, но оказалось, что это не сон. Не успел опомниться от этого виденья, как вдруг красноватое зарево, на миг осветившее его, заставило посмотреть вверх. Шесть светящихся шаров летели в небе абсолютно бесшумно: четыре улетели прочь за лес, а два, покружив немного над кузней, залетели с легкостью в трубу, хотя были гораздо больше ее. Только сноп искр разлетелся с шипением и хлопками в стороны. Через мгновенье: ни шаров, ни голых уже не было. Снова тишина и небо, как всегда, только с луной и звездами. Ночная прохлада погнала мальчишку домой, да и страх, от непонятных видений, тоже.
Прошка мог заспать это, и с легкостью всё приписать наутро к снам, если бы опять не выскочил, по той же причине, и ранним утром. И именно в тот момент, когда голая парочка пронеслась опять мимо, но уже обратно, в направлении кузни. Прохор тут же вспомнил, что видел ночью, и решил про себя, что ему самостоятельно надо разобраться с этими чудесами. Принимать такие смелые решения, при появлении утреннего света, конечно, было легче, тем паче еще, что теперь узнал он в голых, своих соседей. А соседей, че бояться? Тем более что голые, в его возрасте, чаще вызывают смех, чем страх. Разжигало любопытство шустрого, смышленого мальчугана и то, что оба видения связаны с кузней. Он решил следующей же ночью, одевшись потеплее, проследить, что творится у них там, в такой близости от его дома…
Как только Сава с матерью заскочили в жарко натопленную кузню, запели по деревне первые петухи. Но кузнец не слыхал их. Он сладко храпел на рогоже, расстеленной на полу, вольно раскинув уродливые, беспалые ступни. Рядом с наковальней валялась целая охапка железных копий, еще теплых и очень искусно сделанных.
— Хозяин. Хозяин, — не очень громко, и боязно, позвал его Сава. – Мы возвернулися.
— А-а-а! Это вы – полюбовнички?! – вставая и потягиваясь с хрустом, усмехнулся Мелех. – Ну, как сбегали?
— Вот, — протянул руку кузнецу Сава. – Волосы ейные.
— Еле успели до свету. Петухи уж вон горланят, — сообщила мать.
— Сыпь сюда, — подставляя тряпицу, приказал Мелех и, завернув локон в нее, засунул в глубокий карман своих штанов, а потом похлопал по нему и радостно расхохотался. – Вот она теперя, где у меня! Ха-ха-ха! В штанах моих, дура! Барыня-сударыня! И не ведает сего. Но, как проснется, примчится ко мне, как миленькая! Очень теперя я ее интересовать буду! Ха-ха-ха! Выведу и ее на чистую воду! Ха-ха-ха!
— Тебе вот смешно, — проворчала Ягода. – А ну, как бы падучая с ним случилась прямо в доме господ?!
— Пока я живой… падучей не будет у Савана. Так что молитесь на меня, полюбовнички. Ха-ха-ха!
— А долго ты будешь живой? – поинтересовался тут же, на всякий случай, Сава. От вопроса такого, улыбка слетела с лица кузнеца, и мать, испугавшись гнева его, поспешила перевести разговор:
— Хозяин, а хозяин? – заискивающе пропела она. – Одежку бы отдал нам. Ты обещал. Исполнили всё, как хотел ты. А то ходим голые совсем, как скот.
— Так вы, скот и есть. Да хуже! Скот живет так по неведенью, а человек грешит будучи разумен. Вот так-то. Там вон в медной ступе ваша одежка — указал он в угол кузни. – Только знайте: ни вашей, худой, ни даже боярской одеждой, грех не прикрыть. Все грешны и грязны до самого темени. Только притворяются, будто чистые. Что толку, что вас вот крестили? А?.. Ходите под грехом, как под гнётом. Кислые! А я вот не крещен и рад тому. Был бы крещен, был бы такой же раб, как вы, и господам, и попам! А я им не раб! За мной силища! Я сам, на ваших глазах, из господ рабов соделаю! И посмеюсь над ними вдоволь! И будет мне это сотворить легко. Потому как грех в них давно тлеет, мне только раздуть его останется. Вот вы лелеяли разврат в себе, и я – тут, как тут! Помог вам в вашем дельце. Все равно, когда никогда, согрешили б. Так зачем время терять? Когда всё одно – судьба! Так?.. Так! А посему вот вам ваши кресты. Пока вы бегали, я кое-что в них подправил. Коль будете носить их, низом кверху, то и судьба пойдет иначе. Уже пошла! Вот вам, для начала, по рублю серебром! Чтоб знали, что хозяин ваш истину глаголет. Вы, поди, и денег-то таких в руках не держали?
— Эх ты?! – надев крест вверх тормашками и вертя серебряным рублем, дивился Сава.
— Не сам ли ты, эти рубли, часом выковал? – подозрительно разглядывая монету, поинтересовалась Ягода.
— Угадала! Сам! Могу и золотые сделать, коль надо будет.
— Вот это да?! – Удивился еще больше Сава. – Не уж то такое возможно?
— Это какой же силой, ты на всё такой мастак? – осторожно спросила женщина.
— Силой дьявола! – не моргнув глазом, ответил Мелех.
— Я так и думала, — схватившись за грудь, испуганно пробормотала женщина.
— Ну и что?! Чего рты поразявили, дурачье! Чего напугались? Бога-то не так люди боятся, как господина моего. Так, значит, и ясно должно быть, за кем бóльшая сила?! А?! Армагедон впереди! Битва их последняя! Чья возьмет?! Попы врут, что иха! А я, вам говорю по иному всё будет! Сами подумайте. Что может поп?! А что я?! Вот глядите, дурачье, — указал Мелех на груду копий. – Это не просто железяки для барских ворот. Это точно такие же копья, коими на кресте проткнули Сына Бога!
— Да ну?! – удивился опять Сава, а Ягода успевала только хлопать глазами.
— Вот те и да ну! Проткнули в первый раз! Проткнем и в последний! Вот так-то! На нашей стороне сила! Так что, кто не дурак, выберет себе господина правильно! Он, слуг своих верных, наградит, как люди сами и мечтают: всеми благами земными. Но это потом, когда заслужим! А пока этими копьями утыкаем мы всю ограду вокруг усадьбы. И будут они грозить небу. И отойдет Бог, и отдаст во владение усадьбу сию моему господину, вместе с людишками ее. Когда пройдут времена, и дом сей уж не будет стоять, оградку мою людишки разберут. И будет она уж в другом месте служить, как я задумал. Вот так-то вот!
— Здорово! – восхищенно пробормотал Сава. – И хитро как! А меня научишь чему-нибудь эдакому, хозяин?