Казимиру Скорлупкину все давали больше его тридцати лет, не, потому, что он поседел раньше времени из-за пережитых им жизненных катаклизмов или суждения его отличались мудростью не по годам. Нет… просто брился он не каждый день и, вообще за внешностью своей не следил. Одевался не по моде и неряшливо, морщил лоб, сутулился и шаркал по земле непомерно огромными ступнями. Роста Казимир был среднего, телосложения тщедушного. Кроме фамилии, и в облике своём имел что-то птичье. На его тонкой длинной шее с выделяющимся кадыком сидела маленькая вертлявая головка, с хохолком всегда торчащих жиденьких волос на макушке. Крупный нос выдавался далеко вперёд и зависал клювом над тонкогубым ртом, а подбородок вообще будто отсутствовал. Безбровые глазки его были круглы, и то ли удивлены, то ли напуганы всегда. Ничем, кажется, природа не наградила этого человека. Ни талантами, ни внешностью, ни умом. Этакого и пожалеть можно было, если бы не его неприятная натура.
Гонора и самомнения в Скорлупкине хватило бы на десятерых! Он ведь в Институте Мировой Торговли учился. Звучит-то как солидно! Именно после окончания его и возомнил почему-то о себе. А может, и трудная учёба повлияла как-то на рассудок? Но стал вдруг Казимир считать, что нет таких интеллектуальных вершин, на которые не мог бы вознести его выдающийся и дипломированный ум. Хотя к диплому своему из-за неуспеваемости он шёл долгих семь лет. Только ужасное плоскостопие и спасло от армии, когда его несколько раз отчисляли из института. И лишь благодаря уважению деканата к заслугам его родителей, их научным званиям, а также большим связям и деньгам, ему удалось-таки закончить модное учебное заведение. Однако всё это не смущало бывшего горе-студента, ни с того ни с сего ставшего считать себя личностью чуть ли не гениальной. Может быть, он видел перед собой пример Ньютона и Энштейна, которые тоже учились неважно. Но ведь, пожалуй, только это и роднило Казимира с ними.
Чего нельзя было отнять у Скорлупкина, так это любознательности. Библиотека была у родителей богатая, и книг Казимир прочёл множество но по большей части лёгоньких: о путешествиях, приключениях, детективчики и т.п. Журнальчики ещё он любимые на дом выписывал: «НЛО» и «Оракул». С компьютером и интернетом был на «ты». Кроссвордики у него не плохо получалось разгадывать. Всё это, наверное, и посчитал он достаточным, чтобы заключить свою личность в разряд неординарных и даже выдающихся. Для пущей оригинальности, вторя известному афоризму: «только дурак ни в чём не сомневается», Скорлупкин старался сомневаться во всём, и постепенно это вошло у него в привычку, если не в болезнь. Ведь сомневался он по большей части всё в вещах тривиальных и очевидных, на счёт которых у нормальных людей сомнений никогда не могло бы возникнуть. Например, он ни с того ни с сего мог задаться более чем странным вопросом: «А есть ли вообще страна такая — Соеденённые Штаты Америки?» Ведь он-то там не был, её не видел, может, и нет таковой вовсе? А то, что там были другие, что товаров оттуда полно вокруг, и что по телевизору в новостях каждый день США поминают, это его нисколько не смущало. Может, сговорились все, и вешают по СМИ лапшу доверчивому люду. И, если, мол, с другими подобные фокусы проходят, то с ним эти номера не пройдут. Естественно, таких каверзных вопросов у обладателя столь парадоксального ума возникало за день превеликое множество, и он щедро и с азартом делился ими с окружающими. Кто-то сразу понимал, с кем имеет дело, и отходил в сторонку с улыбочкой, крутя пальцем у виска, а кто и ввязывался в спор и терпел при этом полное фиаско! Ибо доказать, что либо этому субъекту было никак не возможно. В таких схватках, особенно при публике, Казимир был упёрт и бескомпромиссен, на слово оппонента отвечал десятью, противную сторону вообще не слышал, продолжая всегда настырно стоять на своей сколь оригинальной, столь же и абсурдной чуши. При этом ещё как бы снисходительно ухмыляясь над соперником. Подобные словесные перепалки сам он считал высокоинтеллектуальными турнирами. Естественно, его иногда и били в финале таких баталий, но и битие своё он записывал в актив. Ведь били же и Сократа, когда не могли переспорить, а именно рядом с этим древнегреческим философом Скорлупкин инкогнито и отводил для себя место в мировой истории, пока само человечество не разобралось с его гением. Постепенно спор стал буквально смыслом его жизни, его основным стимулом в ней. Где ещё, как ни в риторических сражениях можно было блеснуть эрудицией и интеллектом? Он заводил споры со всеми и повсюду. В общественном транспорте с абсолютно незнакомыми людьми, на почте с пенсионерами, во дворе с мальчишками. Ему всё равно было с кем, лишь бы спорить. Ни от чего не получал он большего удовлетворения и радости, как от побед в пустом словоблудии.
Так как за Казимиром закрепилась репутация несносного спорщика и, мягко говоря, не совсем умного человека, коллеги, понятное дело, сторонились его или подшучивали над ним. Начальство же вообще ни во что его не ставило, хотя с руководством он почему-то споров никогда не заводил. Уязвленное самолюбие от недооценки коллег и поиск новых потенциальных оппонентов для будущих схваток заставляли Скорлупкина частенько менять место работы. Но в каких бы тесных и дружных коллективах ему ни приходилось трудиться, уже вскоре он начинал ощущать вокруг себя довольно обширное пространство. Даже о корпоративных вечеринках он узнавал, когда те уже благополучно миновали, а если случайно и попадал на них, то и там, среди хмельных, весёлых и болтливых коллег оставался в одиночестве. Выпив свою порцию вина и съев положенный ему банан, он покидал гулянку всегда первым. Бредя на трамвайную остановку с гордо опущенной головой и глядя на свои демисезонные трактороподобные, почти ортопедические по размеру кроссовки, Казимир язвительно рассуждал о сослуживцах: «Эх вы, господа хорошие! Мелкие вы людишки! Ничего-то вы не видите и неспособны понимать. Ведь что у вас на уме? Футбол, шмотки, тачки и секс. На большее вас не хватает. Конечно, разве вы можете разглядеть личность моего масштаба? Мыслителя с большой буквы, способного проникать в глубочайшие пласты миропознания и отвечать на вопросы, поставленные ещё мудрецами древности. Нет! Не может быть пророка в своём отечестве. Большое видится на расстоянии. Ну, ничего! Когда-нибудь ещё услышите обо мне! Из научных журналов или по телеку увидите. Как вручат мне Нобелевскую премию, например… ещё цветы будете таскать к моему памятнику и хвастать, что знали меня. Глядишь, и улица Скорлупкина появится в мою честь! А то и сам город переименуют? Да-да! Ещё не вечер, господа! У меня ещё есть время, чтобы доказать и показать, кто вы, а кто я!»
В грёзах о мировом признании Скорлупкин уповал на свой философский труд, над коим он тайно корпел вот уже два года. Тот, кто думает, что для философствования одного желания мало, тот заблуждается. Это раньше надо было для занятия сей наукой и определённые познания, и незаурядный ум иметь, а в наше время всё по-другому. Взгляните хотя бы на книжные развалы! Разве подавляющее большинство современных книг написаны писателями? А картины сейчас пишут только художники? Их стали малевать и слоны, и обезьяны, и даже, пардон… сумасшедшие! И пользуется ведь вся эта графомания одержимых и мазня безумных, как ни странно, спросом. К защите же Скорлупкина можно добавить, что и философия сама порой провоцирует. Ведь ставит же она иногда такие сомнительные вопросы, что и отвечать на них берутся столь же странные и сомнительные личности, как Казимир. Тему он выбрал вполне по своим силам. Она в виде вопроса красовалась в заглавии его трактата на вместительной папке: «Что было раньше: яйцо, или курица?»
Благодаря эфемерности вопроса и трудности опровержения любого из ответов на него, Скорлупкин мог бы вполне рассчитывать на успех своего труда, но за два года величайшего умственного напряжения папка оставалась пустой! И в трактате существовало пока одно название. А виновата была приобретённая им присущая гениям привычка: сомневаться во всём! Он потому-то и любил споры, что пока спорил с противником, не сомневался. А когда оставался один, то всегда находился под прессом сомнений. Только он приходил к вроде бы совершенно справедливому суждению, что сначала всё-таки была курица, и уже чуть ли не плясал от радости, что никому в голову не пришла столь очевидная, буквально лежащая на поверхности эта замечательная мысль за многие тысячи лет! А он, Скорлупкин, до этого сумел-таки довольно скоро дотумкать! И доказательства вроде бы довольно отчетливо маячили в его головушке, и он уже собирался их письменно зафиксировать в папку, как вдруг!.. Совершенно не неожиданно на том же месте, где только что гнездилась уже полная уверенность в решении сей глобальной проблемы, начинали проступать как силуэты на фотобумаге вечные теперь его спутники — сомнения! Они становились постепенно все чётче и чётче, обступали со всех сторон, брали в окружение, и вскоре он уже капитулировал пред ними, видя совершенно ясно слабость первого решения, и неминуемо приходил ко второму, что изначально было всё-таки — яйцо! Потом естественно он сомневался уже и в яйце, и возвращался снова к курице, затем опять к яйцу. И так все два года! Другой бы с ума уже мог сойти от набившей в мозгу мозоли столь парадоксальной задачки, но не Скорлупкин! Ведь, чтобы, сойти с ума, надо как минимум его хотя бы иметь…
Сегодняшним утром Казимир сидел в бабушкином туалете (так как жил у неё, пока родители трудились за границей) и смаковал с закрытыми глазами ещё не совсем покинувшую его дрёму. Его умственный аппарат находился в пограничном состоянии между сном и бодрствованием и не был возбуждён пока птичьей проблемой, а посему на подсознательном уровне, наш мыслитель конечно же, был этому рад, и на физиономии его красовалась широчайшая блаженная улыбка. Однако его очень простая и очень заботливая бабушка неожиданным образом напомнила ему о философском трактате:
-Казя! — донесся с кухни её бодрый, ласковый голос. — Тебе яичко сварить или глазунью поджарить?
«Эх, бабуля! — с горечью и обидой подумал встрепенувшийся внук. — И надо же было вам с утра самого включать мой мозг на всю катушку? Никто! Никто не жалеет мой перегруженный интеллект, даже близкие люди».
— Казя! Думай быстрее! — Напомнила опять о себе бабуля. — Мне на спевку пора бежать.
— Да не хочу я эти проклятые яйца! – рявкнул из клозета в сердцах Казимир.
— Тогда сам достанешь из холодильника вчерашнюю курочку и позавтракаешь. А я побежала, — обрадовалась бабушка его ответу и вскоре хлопнула дверью. Казимир же, со злостью дёрнув ручку смывного бачка, прошаркал в ванную, где, глянув в зеркало и проведя рукой по шершавому подбородку, решил и сегодня не бриться. Какое тут бритьё, когда от виска к виску в голове уже катаются яйца и кудахчут куры! Не голова, а птицеферма какая-то! Спасибо бабуле! Подсуропила родная спозаранку, напомнила о трактате.
Вот с кем ни разу не получилось ему поспорить, так это со своей бабулей. Смиренная, покладистая старуха соглашалась со всяким вздором, какой бы ни нёс ее внук, кроме вопроса её веры. Тут она была гранит! За Бога никогда никого не агитировала, но когда её пытались в вере поколебать — все дебаты на эту тему прерывала тут же и всегда одной несколько грубой поговоркой: «кто спорит — тот дерьма не стоит». И замолкала надолго, уходила в себя, справедливо полагая, что у каждого человека своё время прийти к Господу.
«Отсталая женщина! — думал о ней Казимир. — Сын с невесткой — учёные! Атомные электростанции всю жизнь по заграницам строят, твёрдо стоят на фундаменте научного атеизма. Внук свободный философ! А она?.. Поёт в церковном хоре, изнуряет себя постами и прокатывает пенсию в паломничествах по святым местам. И за всю жизнь — подумать только?! Прочитала всего одну книгу — Библию, правда, бесчисленное множество раз. Но тем же опять и хуже! Разве можно так фанатично зацикливаться на чём-то одном? Не иметь собственных суждений и каких-либо сомнений на счёт истинности Бога, в которого, так веришь».
Ах, как хотелось Казимиру разубедить тёмную старуху в её заблуждении. Но ещё больше ему мечталось когда-нибудь схлестнуться в интеллектуальной битве со старостой церкви, в которой пела на клиросе его бабушка. Павел Петрович частенько захаживал к ней в гости с бутылкой «Кагора». Под церковное вино и бабулины пирожки, два ветерана любили потолковать на душеспасительные темы. Он был для неё непререкаемым авторитетом. Кое-что из их разговоров долетало и до ушей Казимира. Даже по этим отрывкам фраз он запросто делал выводы, насколько всё-таки наивна и темна эта древняя парочка. Он относил их к людям ведомым, коих презирал и коих всегда — большинство. Такие натуры «ни толики сумлящеся», отдаются всецело душой и телом, какой либо цели или идее, вручают себя добровольно какому-нибудь вождю-проходимцу и бредут подобно овцам, куда их гонит этот пастырь. И «жуют» лишь то, чем он их попотчует. Скорлупкина всегда поражало — как можно беззаветно верить четырем повестям об одном и том же событии, заключённых в одну книжицу под названием: «Евангелие», которому всего-то две тысячи лет, но уже напрочь отставшему от жизни и не способному дать адекватных ответов на вопросы, поставленные современностью. И это при всём при том, что корабли пришельцев чуть ли не каждый день становятся героями телепередач и передовиц журналов и газет! Интернет давно перегрелся от сообщений об НЛО. Гораздо более развитые инопланетяне не только освоили атмосферу, но они уже и под землей, и под водой! Наверняка эти представители с иных планет и занесли на нашу Землю жизнь! А сколько человеческих цивилизаций было уже на Земле? И чего они достигали в апогее своего развития? Шахтёры, то тут, то там находят на километровых глубинах артефакты в виде окаменевших индукционных катушек, кусков сложных кабелей, болтов. Недавно где-то в Мексике нашли окаменевшие следы человеческих ног и лап динозавра. Они прошли когда-то друг за другом, потому что были современниками. Разве это не нонсенс?! А исполинские рисунки в пустыне Наско? Может, их тоже сотворили те же, кто и оставляет теперь круги и сложнейшие послания на полях? А гигантские строительные блоки в Баольбеке? Да много ещё чего Библия и не пытается даже объяснить. А бабка с этим дедом заучивают всё новые бесполезные псалмы, отбивают поклоны, и делают вид, что ничего не происходит вокруг…