— Телефон? Нет-нет. Это не игрушка, – категорически отказала она малышу. – Ну и папка у тебя, Славик. Тра-та-та, как из пулемёта и всё! Хотела, что и как расспросить по-человечески, а он трубку кинул, денег у него как всегда, нету. Всё у них нету! На трёх работах работают, и всё бедные. Куды их девает эта молодёжь? Завтра деда Паша приедет за тобой. Заберёт домой к папке с мамкой. Всё, нагостился ты у меня. Домой-то хочешь? А? Нет-нет телефон нельзя. Иди вон рыжего бездельника лучше погоняй. Батюшки! – вдруг всплеснула она испуганно руками. – Каша, кажись, подгорает! – И бросилась моментом в дом, а телефон каким-то образом оказался всё-таки в руках у пронырливого Славика!
Мальчуган не мешкая, побежал с ним за сараи, по пути нажимая на все кнопки подряд. Усевшись на брёвнах, он продолжил игру, пока бабушка не позвала его есть. Хитрый Славик засунул взрослую игрушку меж бревнышек и побежал тихой сапою кушать. Казимир, не будь дурак, перепрятал телефончик. Зачем? Он пока и сам не знал. Так, на всякий случай. Наблюдая за Пёстрым, Скорлупкин сделал вывод, что и второй глаз у того, похоже, стал барахлить, потому как этот индюк, словно пьяный, то и дело натыкался, на что ни попадя. Ведомый слепотой он забрёл, наконец, в птичник, а откуда выйти уже не смог.
Мальчик в течение всего дня подбегал к бревнам и пытался отыскать телефон, но всё безрезультатно. Он даже принимался несколько раз плакать, но Казимира детские слёзы не трогали. Ближе к вечеру старуха хватилась телефона. Но сильно не приставала к правнуку, ибо ей не верилось, что тот мог умыкнуть его. Да и у мальчика получалось оставаться вне подозрений ещё и потому, что он честно пытался искать телефон вместе с бабушкой, даже там, где его не прятал. А может, ему и самому уже казалось, что он и не брал его вовсе?..
Вскоре солнышко стало закатываться за горизонт и поиски во дворе пришлось прекратить. Свободные птицы-гуси сами вернулись с реки и, миновав калитку, сразу же направились в птичник. За ними подались и остальные пернатые. Из-за нерасторопности Скорлупкин оказался на нижней жерди насеста. Не очень-то удачное место, потому как по закону притяжения всё — птичье и не только пёрышки падало вниз и иногда точно на голову Казимира. Но хуже всех приходилось Пёстрому! Он был в самом низу, на земле под всеми, бедный индюк забился в угол, нахохлившись, и почти не шевелился, потеряв, похоже всякий интерес к жизни. О Пёстром Скорлупкин не думал, он опять засыпал в проклятом птичьем сне с одной надеждой, что проснётся всё-таки человеком. И так, как он хотел покинуть этот кошмарный и неприятнейший сон поскорее, то и проснулся, следующим утром опять раньше всех и, кажется, в то же самое время, что и вчера. Вокруг опять была сплошная темнота. И звуки… звуки, тоже были прежними! Да и запахи все того же хлева. И, самое главное конечно, его тело… птичье тело оставалось пока при нём! Трудно обманывать и утешать себя в таких обстоятельствах.
— Проклятый Кришна! Мать твою! И Раму твою! И Вишну вашего поганого так и разъэдак! – вдруг разразился во всё свое индюшачье горло страшной руганью Скорлупкин. – Понял! Понял я, гадские вы боги, что ни хрена это не сон! Что вы, за моей спиною сговорившись, впёрли мою душу в индюка! Будь проклята эта ваша реанкарнация! – продолжал он в ярости поносить и индуистских богов, и все индуистские причиндалы отборным матом, но по-индюшачьи. – За что?! За что, я вас спрашиваю, вы так поступили со мною? За то, что я хорошим хотел быть для вас?! За то, что книжку вашу поганую полюбил?! За то, что по ней жить стал?! О просветлённости мечтал и стать брахманом грезил?!.. Эх вы! Так поступить с человеком! Да если б я был и грешником последним, разве ж можно такую личность, как я, совать куда ни попадя?!.. Нет в вас ни справедливости, ни разума! Нету ни любви, ни уважения к гомосапиенсу! Вам что червяк, что философ! Всё у вас сплошная бессмыслица!
Наконец, когда он выговорился, выпустил пар и утихомирился, то вскоре очень даже испугался. Ибо логика подсказывала ему, что, раз он в шкуре индюка то, скорее всего на самом деле умер во сне именно в тот вечер, когда уезжала бабушка в паломничество. Почему умер, теперь уж, наверное, никогда и не узнать. Но ведь то, что перевоплотился, как раз и доказывает, что книга индусов права и что Кришна действительно реальное и всемогущее божество. Но тогда после теперешнего богохульства и оскорблений в его адрес, божок сей может уже в следующей жизни опустить его, пожалуй, и пониже индюка. Например, в блоху или вшу какую-нибудь. Скорлупкину сделалось дурно и жутко от таких выводов. Но со страхом в душе его продолжало бороться всё-таки и ещё одно чувство. Чувство ярости и протеста! В нём закипал с новой силой бунт, порождённый этой несправедливой реанкарнацией и ещё более поганым будущим, угрожающе замаячившим впереди. Если этот так называемый Абсолют столь несправедлив, жесток и безразличен к своим созданиям, то, как бы ни был он страшен и всемогущ, любить его, подчиняться ему и вообще признавать такого — богом, душа не хотела!.. Ведь Бог должен быть совершенством во всём!..
Хотя и бурлил внутри Скорлупкина котел возмущения и протеста, однако это не помешало ему всё-таки вскоре снова уснуть… и проснуться от скрипа родной уже калитки птичника. И такого же родного и благозвучного: «цыпа-цыпа, цып-цып-цып!». Молодые индюки, как и вчера, попрыгали с насеста и понеслись, чуть не сшибая бабку с ног, к кормушке. А Казимир, благодаря хромоте, опять оказался около неё последним. Однако довольно легко на этот раз протиснулся меж собратьев и вскоре уже с аппетитом заглатывал порцию за порцией тёплого, липкого комбикорма. Ещё в процессе завтрака он обратил внимание на то, что Пёстрый у корыта отсутствовал. Покончив с трапезой, индюки разбрелись кто куда, а Казимир решил заглянуть в птичник. Как он и предполагал ослепший индюк находился на том же месте, что и вчера, всё так же хвостом к двери и головой к стене. Перья на нём были взъерошены, будто мокрые, он почти не шевелился, было понятно, что эта птица приготовилась умирать. Сегодня Скорлупкину его было жаль. «Глупая птица, – подумал Казимир. – Ну что с него взять? Зря я, наверное, так… да, но почему он глупая птица? А я, став таким же индюком, не стал так же и по-птичьи глуп? А продолжаю мыслить по-человечески?.. И потом по закону реанкарнации я должен был бы начать жизнь с яйца, а не сразу с индюка-тинейжера. Неужели и впрямь иногда птица может быть раньше яйца?.. Нет! Нет! Здесь всё равно что-то не то. Здесь явно какая-то нестыковка…»
Но будто в опровержение его последней мысли, что он умнее остальных индюков, Казимир ни с того ни с сего, повинуясь какому-то животному инстинкту, заскочил вдруг на спину проходившей мимо товарки, а может быть, и товарища!.. Схватил за загривок обалдевшую птицу, прижал её головой к земле и абсолютно не понимая сам себя, стал проделывать тот же акт, который творил с ним вчера — Пёстрый!.. «Боже! – успел он опять стыдливо подумать, – как хорошо, что ни кто из моих родных и знакомых не видят, что я тут вытворяю с пернатыми!» Но стыд пришлось терпеть всего лишь какие-то секунды. Знакомая острая боль вдруг обожгла ему спину, и он мигом соскочил с жертвы. Рядом стоял голый Славка с прутиком за спиной. Сегодня он не плакал, проснувшись спозаранку, а наоборот, был в прекрасном расположении духа. Ковыряя в носу и улыбаясь, он хитро смотрел на Казимира и, кажется, только и ждал, чтобы тот отвернулся, потеряв бдительность, а он бы снова тогда мог огреть индюка. Неизвестно, что нашло на Скорлупкина опять, но он подскочил к Славке и больно клюнул того в руку. Прутик упал на землю и весь двор, а с ним и добрую половину деревни огласил вопль мальца. Когда перепуганная старушка оказалась около правнука, он довольно лаконично и точно сформулировал объяснение своего истошного воя:
— Хломой индюк меня больно в луку клюнул ни за сто!.. До клови плямо!
— Ах ты, гадский индюшонок! – разразилась чуть ли не матом на птицу старуха. Она подняла Славкин прут и кинулась гоняться за Скорлупкиным, а мальчишка, забыв про боль, стал, покатываясь со смеху, помогать старухе. Один раз бабка всё-таки перетянула шкодливого индюка по спине, и было это гораздо болезненней, чем её вчерашний удар. Спасся Казимир опять благодаря только крыше, на которую он опять заскочил по бревнам.
— Вот и сиди тама! – погрозила ему прутом старуха. – Сын приедет он башку-то тебе оттяпает!
«А что? – подумал Скорлупкин. – Во мне, пожалуй, кила два, два с половиной есть. Запросто можно в щи угодить! С этой проклятой реанкарнацией, как бы и об индюшачьей жизни не пришлось скоро сожалеть. Ведь куда меня этот непредсказуемый Кришна упечёт теперь – неизвестно… но если и помирать, так с музыкой! Вам я милая старушка, напоследок ещё пакость устрою! Брошу вот ваш телефончик в нужник — узнаете тогда! Ё-моё! – осенило вдруг Скорлупкина. – А что если бабуле моей напоследок позвонить? Сказать ничего не смогу, конечно, но хоть голос её услышу перед очередной-то реанкарнацией…».
Дождавшись, когда враги ушли, он спрыгнул с крыши, и отыскав телефон, положил его на землю и довольно ловко клювом набрал нужный номер, и вскоре услышал родной голос, который не спутал бы ни с чьим на свете. Боже?! Каким дорогим и благозвучным он был сейчас для него! Вопреки всякой логике, скорее от переполнявших его чувств Казимир всё-таки спешно закурлыкал в трубку по-индюшачьи, жалуясь на свою горькую судьбину. Но бабушка, не понимала ничего, и только ворчала:
— Кто это? Але?! Кто это?! Пьяные вы, што ли, напилися? Хрипите зачем? Зачем балуетесь? Вы мне давайте больше не звоните! – И отключила аппарат.
«Эх, милая-милая бабушка, – горько вздохнул Скорлупкин. – Если бы ты только знала, что приходится пережить твоему Казе…. Эх, бабуля, бабуля…»