На суд тетя собралась идти одна.
– Неохота, а нужно. – Сказала она, уходя, даже не спросив Ларису о ее желании пойти с ней.
Лара, хотя и понимала, что они с тетей достигли своей цели, радости особой не испытывала. Что-то мешало. Она спустилась к бабе Наде, захотелось поговорить с ней, а заодно и навестить ее, ведь она приболела. У старушки было открыто, она лежала на кровати, но не спала. Ларисе очень обрадовалась, усадила рядом, взяла ее руку в свою и решила успокоить, зная, что сегодня за день, завела разговор о далеком.
– А я, ведь, Лара, маму твою провожала в роддом. Да. И встречала тоже, уже с тобой. Ты тихая такая росла, поешь и спишь. Крику от тебя почти что не было. Я ведь под вами живу, и мне все слыхать. Это ведь я уговорила твоих окрестить тебя. Бабушка твоя и мама в Бога не веровали. Мама, правда, под конец жизни своей прислушиваться начала. А вот бабушка твоя, та – ни в какую! Спорили мы с ней всю жизнь из-за этого, да видать, не дано ей было. Ну, Бог с ней. А ты лучше с мамы пример возьми… В годика три я их снова уговорила повезти в церковь тебя, причастить в первый раз. И вот – чудо, какое! Ты, дитя несмышленое, бабке своей пример показала. Причастилась, раскушала святое причастие и ну давай еще просить, расплакалась даже. Я и то растерялась, первый раз такое, не знаю, можно ли дважды? Решились, отстояли еще очередь с тобой, и снова тебя причастили. И, кажется мне, что это неспроста. У Бога не бывает ничего нечаянно. Это, Ларисонька, светлый знак. Может быть, тебе чудо, какое сподобится увидеть? А может, счастье великое тебя ожидает? Ты, Ларонька, завсегда надейся. Если в детстве не сбудется, жди в юности, в юности нет, в молодости будет иль в зрелости, если же опять нет, так и в старости человеку тоже счастье приятно. Никогда, Ларонька, не теряй надежды. Вот я, например, болею, а выздороветь надеюсь. Бог даст, к Рождеству окрепну, и поедем в церковь вместе. Крещеному человеку, Лара, обязательно надо причащаться, так Господь заповедовал. Хотя бы по Великим праздникам. И не слушай, доченька, чему вас по школам учат теперь. Мол, Бога нет. И те, кто учат, Ларонька, сами в душе, может, веруют. Потихоньку, по секрету. И ты так же веруй. С Богом, Лара, судьба человеческая и жизнь понятней кажутся. Знаешь хоть, за что страдаем. Папу твоего сегодня судят. Люди судят. А судить справедливо только Бог может. Не забывай, Ларонька, его. В тюрьме ведь страдают, а Господь учил не забывать этих людей. Посылай ему хотя бы письма. Любви всем не хватает, доченька. Любви…
Многое в словах старушки для Ларисы было непонятно. Но слова ее убаюкивали душу. Нравилось Ларисе бывать у нее. В ее комнатке было всегда светло, гораздо светлее, чем у них, хотя окна были на одну сторону. Нравился и успокаивал душу и красивый образ Матери Божией, висевший над кроватью. После того, как Лариса бывала у бабы Нади в гостях, на душе всегда становилось светлее.
С суда тетя вернулась возбужденной и нервной. Она ходила по комнате, вздыхала, охала и беспрестанно чесала руки и пила таблетки от давления.
– Нервы, нервы проклятые, – глядя на Ларису, жаловалась она. – В суде и то не могла сдержаться. Подумают: «Баба шелудивая какая-то». А это в роду у нас. Все мы нервозные. И маму твою этот дурак до чесотки довел. Шесть лет. Шесть лет всего дали. Да разве ж это срок? Сервиз на шесть персон был, и срок дали шесть лет. А на двенадцать персон у меня нету… Пролетят шесть годиков, как неделя одна. А что потом?.. А с другой стороны, мне его как-то и жаль было в суде. Согрешила я. Но если по справедливости, то за маму твою он бы еще больше получил, а может, и вышку схлопотал? А? Лара, правильно мы поступили с тобой? А если он узнает? Что не за куртку по ошибке посадили, а за чайный сервиз по расчету. Ведь зверем смотрел на меня в суде. Вдруг сбежит? Зарежет, как пить дать, зарежет…
– Тетя, когда мы щенка пойдем покупать? Ты обещала…
А тете было не до щенков. То ли просто старые болезни дали о себе знать, то ли суд так на нее подействовал? Но разболелась она не на шутку. Сначала все таблетки пила горстями, бессонницей мучилась и головными болями, на бюллетень села. А потом заговариваться начала, тут уж ее в стационар определили.
Лариса впервые стала жить одна, вкусила свободу в полной мере. И свобода очаровала ее. Во-первых, она сразу исполнила сама свое заветное желание, завела щенка. Простую, симпатичную дворняжечку. И назвала щенка Чапой. Деньги, которые оставила тетя, Лариса тратила только на хлеб и масло. Она варила бесконечную картошку и ела ее с маслом вместе с таким же непривередливым щенком. Ухаживала за ним, гуляла, играла, была счастлива и не скучала ни по кому.
Баба Надя, поправившись, частенько заходила к ней. Приносила всегда что-нибудь вкусненькое и Ларисе, и щенку. На Рождество Лариса в церковь идти отказалась, гораздо веселее было кататься с горки на санках и наблюдать за веселой игрой Чапы с Томкиным пуделем. Это было самое счастливое время в ее жизни. Она теперь знала, что самое ценное – это свобода!
4
Дни мелькали за днями. Окончились зимние каникулы. Выписалась из больницы тетя. Это, правда, мало, что изменило в жизни девочки. Потому что тетя стала совсем другой. Болезнь она перенесла тяжело, врачи запретили ей волноваться по любому поводу, так как ее нервная система очень истощена, сосуды хрупкие, а давление высокое. Дорожа остатками здоровья, тетя стала жить только по рекомендациям врачей. Совершала прогулки, соблюдала диету, углубилась только в свои личные проблемы, абсолютно не замечая проблем чужих, махнув рукой — на происходящую вокруг жизнь и не замечая ее вовсе. Ларисе она разрешала все, не спорила, уступала во всем. Учебой ее вообще не интересовалась, предоставив полностью девочку самой себе. Ее правилом теперь стало: «Я у девочки осталась одна. Я должна себя беречь, чтобы жить. Ей я нужна и необходима только живой».
Это правило выработало у нее, некогда беспокойной натуры, абсолютно олимпийское спокойствие. И время показало, что она умеет ценить жизнь и здоровье, потому что даже через несколько лет ее самочувствие, если уж и не улучшилось, то и не ухудшилось. Чем врачи даже были удивлены, ведь и работу сторожа она не оставила…
За три года Чапа почти не вырос и не поумнел, бросаясь беспричинно на каждого мужика. Но так как уже не раз схлопотал пинка, старался изливать свою злость на безопасном расстоянии. Бывало, что и безобидного Томкиного пуделя покусывал, что не раз становилось причиной ссор между подругами.
В тринадцать лет Лариса стала девушкой. Томка в физическом развитии отставала от нее. И страшно завидовала подруге, когда та, шепнув на ушко учительнице, освобождалась от физкультуры. А через пару лет у Томки появился еще повод для зависти. Когда Лариса при каждом удобном случае притворно жаловалась ей:
– Посмотри, груди растут не по дням, а по часам. И куда прут? С ними так непривычно и неудобно.
– Меньше картошки надо жрать с маслом, – отшучивалась Томка. А про себя думала: «Испереживалась вся. Можно подумать. А сама рада не знай как, что у меня их нет совсем, вот и хвастается. Корова… Корова – коровой, – думала она на досуге. – А мальчишкам-то это нравится. Бегают за ней всем классом, так и норовят коснуться ее прелестей. И на лицо она смазливая. А мне вот, ничего не дано… Зато я – умная! – в конце концов, успокаивала она себя. – Не родись красивой… Посмотрим еще, чья возьмет».
А пока свое брало время. С каждым годом девчонок и мальчишек тянуло друг к другу все больше. Из соседней пятиэтажки, в которой жила Томка, во дворе у Ларисы буквально прописался Витька. Высокий, симпатичный парень с высокомерным и взбалмошным характером. Он приходил поначалу только к Лехе, соседу Ларисы по дому, с ним он учился в одном классе. С Витькой, как правило, приходили еще двое-трое пацанов. Они частенько менялись в его команде, так как характер у Витька был тяжеловат, и стремился он всегда к лидерству. Леха не блистал внешностью, был коренаст и рыжеват. Но брал каким-то особенным своим обаянием. Он был рассудителен, говорил мало. Каждое слово его, как и движение, было продуманным. Он находился как бы в тени Витьки, так как на первые роли никогда не стремился. Но Витьке не подчинялся, был независим. Пацаны уважали Леху за его чувство товарищества. Он выше всего ценил дружбу и порядочность. Помогал друзьям даже в ущерб себе. Вся смешанная компания из мальчишек и девчонок собиралась в сараях за двухэтажкой, у гаража Лехи. Такого же сарая, как все. Но гаражом он считался потому, что у Лехи там стояли велосипеды и мопеды. Он страстный был любитель техники. Здесь, подальше от глаз родителей, было любимое место ребят. Именно в Лехином гараже все попробовали впервые вино, курили ребята тут вовсю. Играли на гитарах, пели песни и учились целоваться под любимую игру молодежи – бутылочку. Основным костяком команды были все-таки четверо: Леха, Лариса, Витька и Томка. И как это водится в юности, каждый определил, по крайней мере, для себя, кто ему нравится. Более простодушная Лариса симпатизировала Витьке. Рассудительная Томка выбрала себе Леху. Она уже даже прикидывала, что из Лехи, получился бы неплохой муж. Любовь к технике неминуемо должна привести Леху к собственной машине, считала она. В этом возрасте ведь так легко строить планы на всю бесконечную жизнь. Леха же действительно мечтал об автомобиле, но связывал мысленно свою судьбу с Ларисой, которая была с него ростом и очень привлекала его крепостью своего тела. Виктору же нравился пока только он сам. К девчонкам, конечно, он равнодушен не был, но смотрел на них свысока. Считал, что все они бегают за ним и что всегда их у него будет море. Кое в чем он был прав. Ведь он играл на гитаре и неплохо пел. А это в юности большое преимущество в глазах слабого пола. Правда, песни в его репертуаре были больше о нарах, конвоях, ворах и тюрьме. Кто-то из взрослых сказал ему, что о чем он поет, то себе и напоет. Но кто прислушивается в этом возрасте к взрослым? Чем старше становились ребята, тем дольше они засиживались в своем закутке. За Томкой частенько прибегала мать. Мужа у нее и других детей не было, поэтому всю кипучую энергию она тратила на дочь. Не стесняясь пацанов, могла обозвать Томку, как угодно. И, подталкивая в спину запозднившуюся дочь, с руганью уводила ее домой. Томка не любила мать. Лариса же не понимала этого. Она завидовала Томке, что у нее есть мама и, не глядя, променяла бы тысячу самых лучших отцов пусть даже на такую мать…
Витька и Леха были на два года старше своих подруг. И в тот год, когда Лариса и Томка получили паспорта, ребят должны были призвать на срочную службу в армию. И Витьку, и Леху оставили на осенний призыв. Ребята гуляли последнее лето. По Лехе трудно было заметить, что он переживает о службе. Он окончил курсы водителя ДОСААФ и знал заранее, что в армии будет заниматься любимым делом. Глядя же на Витьку, можно было подумать, что его призовут на фронт и именно на передовую или же на двадцать пять лет, как на царскую службу. Так отчаянно он пьянствовал каждый день. Похожее чувство отчаяния было и у Ларисы. Ведь вот-вот должен был освободиться отец. Это лето ей тоже казалось последним в ее жизни. Ибо она терялась, вообще не представляя дальнейшую свою жизнь вместе с ним. Просыпаясь каждое утро, первым делом она вспоминала, что скоро, где-то ближе к зиме, должен возвратиться ненавистный человек. Отец был самой большой проблемой ее жизни. Настроение пропадало у нее сразу, на весь день. Только в кругу друзей она немного забывалась. Поэтому стремилась всегда к ним.
В один из жарких летних дней они с Томкой сидели у Лехиного сарая и безразлично наблюдали, как он в тысячный раз перебирает движок старого «Ижа», который купили ему родители, чтобы он возил их на дачу. Неожиданно кто-то схватил их сзади. Девчонки не на шутку перепугались и своим визгом заставили вздрогнуть и Леху. Виновником переполоха был, конечно, Витька. Наржавшись вдоволь над испугом девчонок, он неожиданно предложил:
– Братва, сегодня вечером можем отлично побалдеть.
Все трое вопросительно посмотрели на него. Он, хитро улыбаясь, выдерживал паузу, чувствовалось, что у него прекрасное настроение.
– Сегодня нам предстоит выполнить ответственное задание. Нам предлагается роль подсадных уток. Роль очень даже приятная, вкусная и почти бесплатная.
– Как это?
– Объясняю. Вы же знаете, что у меня дядя работает в ОБХСС. Ему нужно одну наглую телку наказать. Официантку. Она уже дважды была уличена, но так и продолжает жульничать. Наша задача будет заключаться в том, чтобы просто сесть за ее столик и прекрасно провести вечер в ресторане. Закуску, лимонад, еду оплачивает дядя из своего фонда. Вино и пиво за наш счет. И то неплохо. Правда? Погуляем, потанцуем, будет что вспомнить. Наша задача теперь до вечера деньжат наскрести. И прилично одеться. В девятнадцать ноль-ноль сбор у моего дома. Дядя нас отвезет в ресторан и привезет обратно. Классно, да? Только дома не наедайтесь. Не будьте идиотами…
Все обрадовались предложению Витьки. Девчонки первыми бросились домой, готовить себя к первому в их жизни походу в ресторан.
В восемнадцать тридцать четверка была в сборе. Дядя Виктора подъехал ровно в девятнадцать ноль-ноль на собственной черной «Волге». Они сели в машину и по дороге в ресторан получили инструкции, которые были несложными. Самое главное было сесть именно за ее столик. Обязательно заказать триста граммов самого дорогого коньяка. Коньяку не пить, а незаметно перелить в бутылку, которую он им вручил. От каждого блюда нужно было обязательно немного оставлять в тарелке, чтобы можно было определить, точно ли выполнен заказ. Не спорить с ней о счете, платить сумму, какую она назовет. Веселиться и отдыхать, как все, но все-таки не напиваться. Закруглиться нужно ровно к двадцати двум часам. После расчета с официанткой ею займется уже он сам.
Войдя в ресторан, они чуть ли не бегом бросились за указанный столик, боясь, что их могут перехватить другие официанты. Столик, за который они приземлились, был рядом с музыкантами. Музыка грохотала прямо в ухо, но молодежь этим не смутишь. Они с удовольствием и весело кричали друг дружке, потому что, не слышно было ничего. Из троих только Виктор уже бывал в ресторане и не раз. Леха, словно замороженный, восседал в костюме несуразной расцветки, в белой рубашке и нелепом галстуке. Девчонки были на шпильках, в праздничных платьях, с заумными, самодельными прическами и очень сильно накрашенные. Витька же, как был в джинсах и клетчатой рубашке, так и в ресторан заявился. Томка быстро осваивалась на новом месте. Она довольно скоро простреляла зал. Молодежи почти не было. Публика все солидная, от тридцати и выше. Глазки строить некому, да ей это и не нужно было. Ведь рядом сидел Леха, который, несмотря на ее ухаживания, с каждым днем все откровенней и ласковей косил на Ларису, даже и сейчас, в ресторане. Лариса этого не замечала, она была занята разглядыванием заведения. Интересовало же ее все. Начиная от вилок и ложек, мебели, штор, светильников и кончая обшарпанными инструментами музыкантов. Виктор в это время опытным взглядом быстро пробежал по меню. Хлопнул им удовлетворенно и потер весело ладони.
– Так сколько, говорите, у нас там в банке?
Леха подал ему общие деньги.
– Так, почти двадцать. И казенных столько же. Не сказать, чтобы густо, но и не пусто. До десяти-то часов, я думаю, нам хватит.
Все четверо даже не обедали, рассчитывая на ресторан, наивно полагая, что в ресторане все и всегда необычайно вкусно. Запах вокруг стоял дразнящий, музыка, как и люди, веселая, вокруг пили, ели и улыбались, хотелось поскорее войти в общий ритм. Догнать всех по сытости, хмелю и веселью.
Лариса, из любопытства, тоже пробежала глазами меню, но ничего в нем не поняла. Лангеты, антрекоты, эскалопы и бефстрогановы она представляла себе смутно. Хорошо, Витька ориентировался в этих делах довольно сносно. Он предложил не рисковать и заказать всем то, что более понятно, и что он уже пробовал – цыплят табака. Все согласились. Из закусок пока остановились на обычном салате из помидор. Из напитков, кроме шампанского, чтоб не делать ерша, решили пить только вино. Тем более, что в наличии оказалось редкое в те времена – «Улыбка». Наконец, подошла, а еще вернее, выросла перед их столом крупная официантка. Никак не меньше Витьки ростом и с очень крепкой, мужеподобной, треугольной фигурой. Между бровей у нее была довольно большая, темная родинка, отчего брови казались сросшимися, и выражение лица, поэтому было строгим и угрюмым. Голос оказался подстать остальному, низкий, совершенно неженский. Хотя и звучал вполне доброжелательно.
– Добрый вечер. Что будем заказывать, ребятки?
Все посмотрели на Виктора. И он спокойно и по-деловому продиктовал заказ. Не забыв и о трехстах граммах коньяка, и даже заказал девчонкам по шоколадке. Официантка с каменным лицом записала и не спеша, как корабль, отплыла от столика… Ждать пришлось ее довольно долго. Она действительно оказалась очень медлительной, но все-таки и догадливой. Потому что вначале принесла «Улыбку» и шоколад. Пока она ходила за салатом и остальным, с бутылкой вина было покончено. И ребята заказали еще одну. Томка, любившая больше всего на свете танцевать, после вина уже не могла сдержаться и поволокла Леху на танец. Лариса не могла так запросто поступить с Витькой. А самого Витьку танцы пока не интересовали – не та еще кондиция. Пока Леха неумело качал своим туловищем в такт музыке, Витька начал вторую бутылку «Улыбки» и, не дождавшись друга, опередил его на целый стакан. Когда ребята снова собрались за столом, появились и долгожданные цыплята. Покончили с ними все буквально за минуты и почти одновременно. Так как чувство сытости имеет свойство запаздывать, то решили съесть чего-нибудь еще. Виктор предложил взять по шницелю с картошкой, а заодно еще «Улыбочку». Леха же, серьезно посмотрев на него, спросил:
– Куда гонишь? Время еще только половина девятого.
– Да они разбавляют вино, деревня. Почему бутылки открытые приносят? Ты че, настоящей «Улыбки» не пил? Считай, мы не две, а одну выпили.
– А про коньяк забыл?
– Да-да-да. Молодец, что напомнил, Леха. Давайте, перельем, пока она ушла.
– Только я предлагаю сначала не весь перелить. Чтобы не было подозрений.
– Тоже правильно. Башка у тебя, Леха, иногда неплохо варит. Только переливают пусть девчонки, у них лучше получится.
Снова заиграли медленный танец. Витька быстро пробежал прищуренным взглядом по залу и, встав, направился к дальнему столику. Там он сложился почти вдвое перед мужчиной, спрашивая, видно, разрешения пригласить его даму. Крашеная блондинка была раза в два старше его. Поехидничав над Витькой, Томка снова потащила Леху танцевать. А Ларису пригласил какой-то шустрый, лысоватый, невысокий мужичок. Ларисе после вина было весело и все равно с кем танцевать. Лысый оказался очень подвижным и болтливым. Говорить старался чуть ли не в лицо, заглянуть пытался в глаза как можно глубже и прижаться норовил поближе. Когда музыка сменилась на быструю, Лариса вздохнула с облегченьем, теперь лысый был на расстоянии. Быстрые он абсолютно не умел танцевать, но зато старался с огромным рвением. И приседал, и подпрыгивал, и дергался, и ломало-то его всего, и все невпопад, и не под музыку. Зато дурацкая, довольная улыбка не покидала его лица. Наконец Лариса не выдержала и расхохоталась. Лысому, глядя на нее, тоже стало смешно, он тоже закатился от смеха, это Ларису развеселило до слез. Про себя она решила, что все быстрые будет танцевать только с ним. Так ее еще никто не смешил. Он проводил ее, тоже очень довольный, до столика. За столом уже сидел Витька и в одиночестве и со злостью поедал шницель.
– Стерва старая. – Вдруг выругался он. И потянулся к графинчику с коньяком. Но руку его остановил Леха.
– Имей совесть. Коньяк пить нельзя. Это же компромат. Посчитают, что она не долила. Ее накажут.
– Пожалел, да? Воровку? Она вино разбавляет.
– По тебе не скажешь, что разбавляет, – вставила Томка.
– Он поест и с ним пройдет, – заступилась Лариса. – Возьми мой эскалоп, Вить. Я картошку люблю, мне ее хватит.
– Шницель, деревня, – поправил Витька, ловко подцепив Ларисин шницель и отправляя его в свою тарелку.
Леха, глянув на графин, укоризненно покачал головой.
– Девки, давайте, перелейте остатки в темпе. А то он скоро вовсе испарится.
Пока они переливали коньяк, хихикая и слегка проливая мимо, ребята ушли в курилку. Там к Виктору подскочил мужик, у которого он уводил блондинку на танец, и набросился на него с кулаками. Леха с мужиками еле разняли их. Не покурив толком, они вернулись к своему столику. За столом Витька сидел бледный, как мел, и беспрерывно крутил в руках столовый нож, испепеляя взглядом дальний столик. Леха отправил девчонок танцевать, а сам что-то горячо стал доказывать Витьке, пытаясь его успокоить. В вихре быстрого танца к девчонкам подрулил уже знакомый лысый, и им снова стало весело. Они позабыли про Витьку, который вечно все портит. Но на медленный танец Лариса все-таки пригласила Витьку, потому что ей было его жалко. Всегда он как-то выскакивал из компании и оказывался одиноким. Они плавно качались в танце, Лариса думала о нем, а он, о чем угодно, только не о ней. Она видела это по его отрешенному взгляду. Неожиданно он бросил ее и, подойдя к оркестру, протянул им деньги. Он всегда любил жесты. Музыканты сменили песню и заиграли его любимые «Сумерки». Он снова подхватил Ларису, и они продолжали танец, но, похоже, Виктор и свою песню не слушал, потому что вдруг неожиданно спросил:
– Ларк, у тебя бабки еще есть?
– Откуда, Вить?
– Да, вообще-то. У тебя-то откуда? Ладно, пойду курить стрельну.
Снова он бросил ее среди качающихся пар и направился в сторону курилки…
Его долго не было. И компания за столиком заскучала. Выпито и съедено было все. Есть, правда, никто и не хотел. Но чего-то все-таки не хватало.
– Шампанское, – вдруг вспомнила Томка. – Шампанское же хотели заказать и забыли, дураки.
– Да, не мешало бы, – согласилась Лариса.
– И я б не отказался. Пить охота, – поддержал девчонок Леха.
– Так давайте, закажем.
– А у тебя, что, Том, деньги завелись? – резонно заметил Леха, оглядываясь по сторонам. – Где этот чудик? Ведь все у него. Вдруг сейчас расчет потребуют?
– Он курить искать пошел, – вспомнила Лариса. – И еще… Еще он спросил, есть ли у меня деньги.
Леха, что-то сообразив, резко встал из-за стола и направился в курилку. Витькин противник сидел за своим столиком и оживленно беседовал со своей дамой. Это несколько успокаивало. Но в курилке Витьки не было. Леха выходил даже на улицу, но и там его не нашел. Увидев у своего столика официантку, он поспешил к девчонкам.
– Ну что, ребятки, рассчитаетесь? Пока еще не пьяненькие, – встретила Леху женщина неприятным вопросом.
– Нам еще шампанского, – пошел ва-банк Леха. – И на этом закруглимся, наверное. Как раз и товарищ наш из курилки подойдет, он у нас за старшего, деньгами он распоряжается.
– Ну ладно.
Только официантка отошла от столика, как, наконец, появился и Витька. Лицо его сияло.
– Ты где был?
– Деньги доставал, колхозники. Вы считать, что ль, не умеете? Мы из лимита вышли. И потом винца хотели еще заказать.
– Мы уже заказали шампанское. А ты че, Вить, деньги достал?
– А как же, – он хлопнул эффектно нераспечатанной пачкой рублевок о стол.
– Сотня? Где ж ты взял столько?
– Вам скажи… Места надо знать.
– Нет, честно. Пока не скажешь…
– Да у друга занял, здесь живет рядом.
– Ребята, – взволнованно перебил всех Леха. – Что мы наделали, мы ж сожрали все, а надо было оставлять понемногу. И тарелки она все унесла.
– Есть выход, – успокоила догадливая Томка. – Нужно в абсолютной точности повторить заказ. Всего оставить. И подсчитывать его дяде легко будет, умножит все на два и все.
– Молодец, Томка, – хлопнул ее по плечу Витька. – И «Улыбку», значит, повторим, чтобы дяде не путаться.
Все засмеялись.
– А с другом Витькиным рассчитаемся постепенно.
– Не ваша забота, считайте, я вас угощаю, – опять сделал жест Витька.
Подошла официантка. Витька показал ей пачку денег и попросил повторить в точности весь заказ.
– Мне все равно, но вроде вы хотели заканчивать. Не многовато ли будет?
– Что не выпьем и не съедим, мы с собой заберем, – объяснила Томка.
Официантка, пожав плечами, удалилась выполнять заказ. А Леха бросился быстрее открывать шампанское, он постоянно поглядывал на часы.
– Эх, только бы принесла все побыстрее, время-то поджимает…
После шампанского принесенная «Улыбка» уже не полезла. Только Витька выливал в себя стакан за стаканом и пьянел прямо на глазах. Две нераспечатанных бутылки Томка положила в пакет, за вином отправились три цыпленка табака и три шницеля, четвертую порцию она аккуратно поделила на четыре тарелки. Витьку заставили закусывать помидорами.
– Десять, ребята, – сообщил Леха. – Где же твой дядя?
– Не волнуйся, – успокоил его заплетающимся языком Витька. — Он наверняка уже за нами с улицы наблюдает. Но не подойдет, пока не рассчитаемся.
Через несколько минут Витька уже стал клевать носом. Заметив это, официантка с самым решительным видом подошла за расчетом. Подведя итоги, она назвала сумму примерно такую же, какую прикинул в уме Леха. Витька долго считал деньги, мешая крупные купюры с рублевками из пачки. Официантка терпеливо ждала. Наконец, он подал ей деньги. Пересчитав их, она положила три рубля на стол со словами.
– Ребята, это лишние, наверное.
– Не-не-не, – запротестовал Витька. – Бери-бери, хозяюшка, это за прекрасное обслуживание.
– Ну что ж, спасибо. Заходите еще.
Не успела она положить деньги в кармашек своего фартука, как перед ней вырос неизвестно откуда взявшийся Витькин дядя. Он посадил ее за столик, сел рядом и стал расспрашивать ребят, то и дело что-то записывая в свой блокнот. Когда речь дошла до чаевых, официантка, краснея от злобы, растолкала уже уснувшего Виктора и стала орать, передразнивая его:
– Ты ведь сам сказал: «Возьмите, хозяюшка, возьмите, хозяюшка». Эх! Сказала бы я кто вы, мальчики и девочки!..
Витька же, ничего не понимая, спросонок бубнил:
– Врете все. Вы сами взяли. Я не брал… Не брал…
Потом всех повели в служебное помещение. Вызвали администратора, на его глазах замерили коньяк. Составили протокол. Из красной официантка стала белой. Ее всю трясло, бил нервный озноб. Администратор орал на нее. Дядя Виктора тихо улыбался. Всем ребятам, кроме, наверное, Витьки, было жалко женщину. И они сожалели уже, что пошли на аферу. Не думали, что вся эта катавасия будет происходить при них. И что все будет так некрасиво. Официантки и повара буквально испепеляли их ненавидящим взглядом и качали презрительно головой. Всем хотелось удрать поскорее отсюда. Легче было Витьке. Прислонившись к косяку и придерживаемый Лехой, он дремал, ничего не слыша и не видя. Но все кончается, кончился и этот кошмар. В машине, когда ехали из ресторана, Леха спросил дядю Виктора.
– Что, здорово она нас обсчитала?
– Да не очень. Но все-таки… Состав преступления налицо. Коньяк не долила, да и, похоже, дешевый вам подсунула. А денежки мы, как за дорогой пока считали. Экспертиза покажет. Да и чаевые им брать запрещено. И потом, ребята дорогие, не вас одних же она обжульничала. Таких у нее за день сколько бывает? Софа эта красиво жить захотела. За счет других. Нет, Софа, – не выйдет.
– И что с ней теперь будет?
– Посажу! – коротко отрубил обэхээсник.
– Пусть посидит, может, поумнеет, – добавил, икая, немного очухавшийся Витька…
Если исключить разбираловку с официанткой, то поход в ресторан Ларисе очень понравился. «Живут же люди! – восхищалась она. — Ведь некоторые, может быть, каждый выходной вот так вот проводят. Шампанское пьют, танцуют и веселятся. Это, наверное, и есть «жить красиво»? А как устроиться в жизни, чтобы красиво жить? Томка говорит, например, что очень просто. Особенно для женщины, да еще симпатичной и не дуры. Нужно просто выйти удачно замуж. За богатенького… А где его взять, этого богатенького? Да и захочет ли он еще жениться на бедненькой? Не так все просто, Томочка. Ну да ладно, жизнь покажет».
5
Наступил август – последний месяц лета. Последний месяц каникул… И Лариса, и Тома учились по инерции до последнего класса. А после школы куда податься, еще не решили. В институт? Вряд ли. Учились ведь обе спустя рукава, знаний бы не хватило. Да и надоело учиться. А работать кем? Одно Лара знала уже точно, что не официанткой. Ведь в тюрьму даже за деньги попадать неохота. Томка как-то обмолвилась, что пойдет в воровки. То есть, по-народному, в продавцы. Но не то же ли это самое? Разве не тот же риск угодить в тюрьму? Но кто не рискует вообще-то? Даже Леха, честно крутя баранку, может и погибнуть, и в тюрьму загреметь, если кого-нибудь задавит. Да, риск, похоже, есть везде. В этом смысле больше всех, конечно, повезло Витьке. Дядя ему сказал, чтоб только на экзамены в университет явился. И все. Считай, зачислен на юрфак. И человеком будет с приличной профессией, и в армию идти не надо, и риска никакого. Зато Витя сам – дурак. Заявил друзьям, что все менты – козлы. И дядя тоже. И что он под пистолетом учиться на юрфаке не будет. Козлом быть не собирается. Пацаны его не поймут.
«Да, – сказала про него Томка, – в семье не без урода. Не ценит, что имеет, а потом плакать будет…»
А может, еще и передумает, кто его знает?
Где-то через пару недель после похода в ресторан уже Леха пригласил всех в поход, только теперь в самый настоящий. С ночевкой в зеленую зону, на ту сторону Волги. Томка мать свою обманула, сказала, что у Ларисы переночует, такое бывало иногда, когда Ларисина тетя дежурила. Сама Лариса давно уже ни у кого ничего не спрашивала. А о ребятах и говорить нечего. Они частенько на рыбалку с ночевкой уезжали. Девчонки набрали сухих супов да картошки побольше. Пацаны раздобыли две палатки, захватили топор, котелок, снасти рыболовные и целую батарею вина. Витька прихватил гитару, а Лариса взяла любимого Чапу…
Хотя в августе ночи уже прохладные, а по утрам бывают туманы, зато днем еще иногда стоит жара. В тот день было очень жарко даже на берегу Волги у воды. Девчонки пить вино отказались. Парни же, выпив немного для настроения, набросились на рыбалку. Им больно уж хотелось подруг ухой угостить. Девчонкам же она и не нужна была вовсе. Они лежали неподалеку от них, загорали и вполголоса секретничали. Вдруг Лариса наклонилась над самым лицом Томки и взволнованным голосом спросила.
– Том? А спать-то как будем? Мы с тобой? А Витька с Лехой?
Томка открыла глаза и с ехидством посмотрела на подругу.
– Не пойму я, Задовалова, то ли действительно ты дура? То ли очень хитрая? Ты вообще, зачем сюда приехала? Хочешь сказать, загар поймать да комаров покормить? Да?
Лариса опустила глаза, но промолчала.
– Ну ладно. Я за нас обоих отвечу. Мы приехали сюда потому, что нам очень хочется…
Лариса подняла испуганные глаза на подругу, та нагло, вызывающе и презрительно смотрела на нее.
– Хочется-хочется, я по глазам твоим вижу, как тебе хочется. Нам обеим… очень хочется… поскорее… стать женщинами… Да-да. И ты этого хочешь. Я давно уже вижу, как ты пожираешь глазами парней. Ты просто боишься, потому что это будет в первый раз. Вот так-то, девушка. Меня не проведешь… Одно вот меня смущает. Парни у нас недоразвитые какие-то. Тут две девчонки изнывают от страсти на солнышке, а они лески в речке полощут. Твой алкаш заядлый. А мой, видно, просто рыбак-механик. И больше ничего. Боюсь, что напрасно только промучаемся здесь. Не успеют они нас сделать женщинами этим летом. Загребут их в армию. И придется охмурять других и снова ехать в этот противный поход.
– А если они нас того? А потом действительно в армию?
– Ну и что? Будем их ждать… Письменно…
– Как это?
– Ну, в письмах значит. Мол, люблю, целую, жду. А натурально жить будем, как и положено здоровым, молоденьким женщинам, без комплексов. Попадется что-то получше – выйдем замуж. Нет – так дождемся этих оболтусов и женим их на себе.
– Ну и стерва же ты, Томка! – без всякой злобы, а скорее с восхищением, толкнула подругу Лариса и, не выдержав, они расхохотались.
В душе Лариса была с подругой полностью согласна. Но представляла она себе это не так. Особенно в первый раз. Все должно было быть романтичнее, красивее, серьезней и чище… И уж, конечно, не в походе и не в пыльной палатке… И почему именно с Витькой?..
Вечером горел костер, и уха все-таки была. Леха варил, а девчонки помогали. Витька считал готовку ниже своего достоинства, зато играл на гитаре и пел, чтоб ребятам было веселее. Было видно, что он старался, пел громко, с чувством и исполнял песни на заказ. Почти после каждой песни он принимал дозу вина, как говорил – допинг. Девчонки тоже выпили под уху и еще, наверное, для храбрости. Потом пели уже все вместе, поначалу даже красиво получалось. Затем вразнобой, невпопад, с хохотом, то принимаясь за одну песню, то за другую, а к полуночи гитарист уже не мог держать гитару, и голос у него осип. Он выпил еще на посошок. Объявил, что устал, хочет спать, и прямо спросил: кто из девчонок пойдет с ним, чтоб не дать ему замерзнуть.
– Чапу бери, – пошутила Лариса.
Но тут же получила от Томки ощутимый толчок в бок. Мол, иди, дура, момент настал. Ко всеобщему и своему собственному удивлению, Лариса решительно встала и, положив его руку себе на плечо, а своей обхватив его талию, двинулась с Витькой в обнимку в сторону палаток. Одна палатка теперь была занята, а вот вторая пока пустовала. Леха, посмотрев укоризненно вслед Ларисе, выпил залпом еще стакан и отправился проверять ночные закидушки.
«Ну, тюлень! – ругала его про себя Томка. – Сколько сил я на него потратила и все зря? Нет, дорогой, я своего добьюсь. А пока, пока придется идти за ним и делать вид, что и меня интересуют эти скользкие рыбы и противные червяки на крючках».
В палатке Витька с Ларисой с удовольствием залезли под одеяло и прижались покрепче друг к другу, потому что после костра воздух казался холодным и влажным. Витька без всяких вступлений и слов сразу же поцеловал Ларису своим длинным коронным поцелуем. Он это здорово умел делать. У Лары закружилась голова еще больше, чем от вина, дыхание участилось, по телу пошла приятная слабость. Ей хотелось скорее ощутить то, самое главное, самый близкий контакт, но Витька что-то медлил, движения его становились все ленивее, ласки потеряли вскоре чувственность, во всем засквозила апатия и усталость.
«Может, я его разочаровала? Может, не понравилась?» — подумала Лариса, вслух же спросила:
– Ты че, Вить? Тебе плохо?
– Да нет, Лар. Счас. Настроиться надо. Счас все будет. – Довольно вяло ответил парень.
На его счастье в палатку залез Чапа. Витька протянул в темноте к нему руку, нащупал голову, Чапа зарычал, не понравилось. А Витька расчетливым ударом попал ему по носу. Чапа с визгом выскочил вон из палатки.
– За что ты его? – оттолкнула Лара от себя Витьку.
– Он меня цапнул.
– Врешь, Чапа первый никогда не тронет. Живодер! – Она выскочила из палатки, на ходу поправляя свитер. – Чапа, Чапа, – со слезами на глазах побежала за ним в сторону реки. Перепуганный же пес удалялся все дальше, не доверяя и голосу хозяйки.
Услышав крики и увидев бегущую Лару, Леха бросил снасти и кинулся за ней. А Томка, плюнув в сердцах в их сторону, решительно направилась к Витькиной палатке.
– Лара, ты, что ль, вернулась? – спросил Витька.
– Нет. Лучше!
Витька рассмеялся.
– Молодец, Томка, ценю юмор. Представляешь, ей кобель дороже мужика.
– Меня тоже не оценили.
Она залезла к Витьке под одеяло, ему было с ней легко. Инициативу она взяла на себя. Так жарко, смело и с чувством ласкала его, что он даже позабыл, что так много выпил.
Леха же, догнав Ларису, успокоил ее, Чапа сам к ним подбежал, ничего страшного с ним не произошло, а к Лехе он вообще относился с симпатией. Леха набросил на Ларису свою куртку, и они долго бродили по берегу, болтая ни о чем. С ним Ларисе было уютно и спокойно. Она сама позвала его спать в другую палатку. Они втроем прижались друг к другу потеснее и крепко уснули. Под утро Лариса проснулась, почувствовав, как Леха нежно и несмело целует ее. Она даже слышала, как сердце его бьется от страстного желания, чувствовала по его суетливым движениям, по его жарким и частым поцелуям, как он хочет ее. От осознания того, что ее так желают, она испытывала огромное удовольствие. Она была благодарна ему за это. В нем она ощутила и настоящую, упрямую мужскую силу… Как только Леха уже уставший прилег рядом с Ларисой, которая казалось тоже теперь лишилась всех сил, они услышали веселые голоса друзей.
– Эй, развратники! – орал Витька. – Подъем!
– Хорошего понемножку, ночи-то, наверное, хватило? – кричала и Томка.
– Леха, похмеляться айда, башка трещит!
Через пару минут из палатки показались и Леха с Ларисой. В отличие от Витьки с Томкой их радость была тихой. А вообще-то все были счастливы. Все четверо ощущали подсознательно, что этой ночью они поднялись на ступеньку выше, что они повзрослели, что они сбросили какой-то темный пыльный занавес, скрывающий от них одну из самых загадочных тайн жизни. Теперь они прозрели и могут видеть дальше и заглядывать за более далекие горизонты бесконечно загадочной и бесконечно-длинной и нескончаемо широкой жизни, теперь настежь распахнутой перед ними…
Выпив по стакану вина, ребята побежали на утренний клев, а девчонки подсели поближе друг к другу, горя желанием скорее посплетничать.
– Я говорила, что хитрая ты Ларка, с двумя успела побывать.
-Да с Витькой у нас ничего и не было.
– А-а! Вот и проболталась! Значит, с Лехой было. Теперь не отвертишься.
– А я и не собираюсь… Он такой ласковый, нежный, ему трудно было отказать.
Если бы Лариса сейчас видела глаза подруги, она бы заметила, как нехорошо они сверкнули. Томка явно ревновала.
– Ну и как?
– Я пока в этом деле не очень шпрехаю. Но мне показалось, он мужик хороший.
– Вот дура, – прыснула Томка.
– А сама-то? Сама? Устроила допрос. – Рассмеялась и Лара.
– Ну и стервы же мы с тобой, – сквозь смех еле выдавила она из себя.
– Какие там стервы? Обыкновенные комсомолки. – Подытожила подруга, и расхохотались еще больше.
Насмеявшись вдоволь, Лара встала.
– Ну, хватит, Томка. Это не к добру. Ты, как хочешь, а я купаться.
– Да ты че? Вода ледяная.
– Так ведь надо…
Подумав немного, Томка согласилась.
– И то, правда. Хотя, может, уже и поздно… – И побежала догонять Ларису.
– Смотри, – кивнул в сторону купающихся с визгом подруг Леха. – Такой колотун, туман, а им хоть бы хны.
– Такова их доля, – философски ответил Витька.
– Какая доля?!
— Анатомию, что ли не проходил? Подкожный жир-то он чудеса творит. Кстати, твоя жирней и ей наверняка теплее. То есть аппетитней, – поправился Витька. – Но моя горячее. Не то, что Ларка – лежит как бревно.
– Сам ты! – обиделся Леха. – Тяни, клюет вон… Бревно…
К полудню опять стало жарко. Но именно в это самое пекло нужно было собираться домой. Иначе после обеда народищу будет! И на переправе, и на автобус – очередь несусветная! На маленькой пээске было прохладно от движения и близкой воды. Мелкая водяная пыль обдавала то и дело лицо, и от этого было свежо и приятно. Чапа с нетерпением смотрел на родной берег. Ему надоели все эти походы, он рвался в свой родной грязный двор с родными, знакомыми ему запахами. А предстоял еще утомительный подъем в гору и долгая езда в битком набитом, жарком и потном автобусе.
«Нет, – подумала Лариса. – Чтоб насладиться вдоволь, в походе надо пожить с недельку, не меньше, а то дорога портит все впечатление… Насладиться, – поймала она себя на слове. – Значит мне «это» понравилось? А «это», если себя не обманывать – близость с мужчиной. А почему мне себя, собственно, обманывать? Что в этом дурного? Все этим занимаются. А я так вообще еще ничего и не поняла толком. Конечно, неплохо бы и повторить». Она посмотрела на Леху, который сидел рядом с ней, поглядывая на приближающийся берег и гладя машинально Чапу. Он стал как-то ближе ей. Что-то теплое родилось в душе у Ларисы к нему. Но… Но не с ним бы ей хотелось все же испытать все заново. Не таким все-таки она видела своего героя. Он больше походил скорее на Витьку. Высокий, брюнет, красивый… Но, конечно, не такой дурак, как он. После похода Витька ей совсем опротивел. И надо же, он чуть не стал ее первым мужчиной. Уж лучше Леха. Но муж все-таки будет у нее другой. Похожий на того, который представлялся ей в мечтах. А все-таки здорово, когда вся жизнь впереди и есть время среди множества парней искать и найти того единственного, о котором всегда мечтала. От которого хотелось родить красивых и умных детишек, которому хотелось отдать себя всю до капельки, всю без остатка… «Да… Но… Что ж теперь отдавать? Девственности-то теперь уже лишилась… Так рано… Так легко и бездарно. Не с одним, так с другим». Ей вдруг стало жаль того, чего уже нет, слезы подкатили к глазам. «Вот дура! – продолжала она ругать себя и пугать. – А вдруг тот, о котором я мечтаю, кого я, в конце концов, отыщу, не захочет меня взять такую? Что тогда?!»
Удар судна о пристань прервал мрачные мысли Ларисы. Даже с пээски было видно, что на пристани столпилось много народу и все с одного ее края, о который било течение, смотрели вниз на воду.
– Утопленник. Недавно прибило, – доносилось из толпы.
Прибывшие на пээске устремились поглазеть на страшное зрелище.
– Пошли и мы, Ларка, посмотрим.
– Я ни разу еще утопленника не видела, – созналась подруга.
– Тем более тогда надо посмотреть. Пошли. Будет, что рассказать. – И Томка силой потащила Ларису за собой.
Они долго проталкивались к перилам пристани.
– Ой! Девочка, Ларка… Как жалко… Да ты открой глаза, зачем лезли-то?
Лариса посмотрела вниз, почему-то задерживая дыхание и не дыша. Внизу мягко билось о причал, покачиваясь на волнах, белое-белое тело ребенка в голубеньких плавочках. Утопленница лежала лицом вниз. Недлинные пряди волос колыхались плавно на струях воды.
– Полненькая. Лет семи, – кто-то определил из толпы.
– Не девочка это вовсе, а мальчик, – уверенно сообщил осиплым голосом загорелый, белоголовый старик в тельняшке. Его черное от загара, бывалое лицо было испещрено мудрыми морщинами. Весь его вид с выпуклой грудью, прямой, подтянутой осанкой вызывал уважение. А суждения принимались за истину.