– И я.
– А че она тут вообще делает?
– Обожралась дури, разделась догола и еще обзывается.
– Вы, мадам, не зевайте лучше, а то мы вас прямо в этом костюме выпроводим отсюда. – Все засмеялись.
– Пить меньше надо. А то напорются, потом виноват у них кто-то.
– Это точно. Сдавай.
Тут раздались условные три коротких звонка. Кто-то пошел открывать. По голосу, доносившемуся из коридора, Лариса узнала, что пришел Алексей. Она готова была провалиться от стыда. Он прошел в комнату и замер от увиденного.
– Лара? – Он даже забыл поздороваться с мужиками. – Это ты, что ль?
В его голосе было удивление и разочарование. Ни он, ни она, конечно, не ожидали такой встречи. Лариса молчала. А Леха, тяжело вздохнув, как бы оправдывался.
– Не знал я… Мне вообще-то Томка сегодня утром сообщила. Ларка, мол, освободилась, у нас сейчас, тебя видеть хочет. Ну, я вот и зашел…
То, что сообщил Алексей, заставило Ларису взять себя в руки. Она теперь точно знала, чего именно хочет больше всего.
– Лешенька, будь другом, поищи мою одежду, она где-то должна быть. А на меня не обращай внимания. Потом, все потом. Еще поболтаем.
Алексей нашел платье, и Лара, одевшись, спешно покинула эту проклятую квартиру. Но сколько в тот день, она ни искала Томку, найти ее так и не удалось. На счастье Томки, а, может, и на свое собственное…
Увиделись они только через несколько дней. Если бы Томка была одна или с кем другим, а не с братишкой-сиротой, Лариса избила бы ее. А так, подойдя вплотную, просто посмотрела Томке в глаза соответствующим образом.
– Ну, че ты? Че ты, Лар? Из-за того, что ли? Так с кем не бывает? Я тоже вырубилась тогда. Колеса атомные попались. Очухалась, похмелиться побежала искать. Принесла – тебя нет. К тебе пошла – тоже нет.
– Ну и мразь же ты, Тома!
– А че? Мужики, что ль, обидели? Так наша доля такая. Они правы, мы пьяные себе не хозяйки. Со мной сколько раз было. Отрубаешься и лежишь, как бревно. Что с тобой делают? Кто делает? Ничего не знаешь и не помнишь. А то еще чудить начнут. Они же шутники все. Проснешься, а…
– Мне плевать, что там с тобой делали! Ты меня подставила! Ты! Ты Леху прислала! Зачем?!
– Я не присылала.
– Да я!.. Я убила бы тебя, дрянь! Если б!.. Короче, ему спасибо говори! – потеребила за голову Толика дрожащей от нервного возбуждения рукой Лариса и зашагала прочь от Томки. Прочь – навсегда!..
Баба Надя почти не изменилась, только стала как бы меньше и легче. Да белее волосом и лицом. Лариса поблагодарила старушку за письма в тюрьму.
– Я и писала. Я и молилась за тебя, Лара. Мне больше ведь не за кого.
Лариса вздохнула тяжело, но ничего не ответила. В душе ни в какие молитвы сама теперь не верила.
– Да, далёконько могилка сыночка твоего, Ларонька. Как думаешь? Поедешь к нему, аль нет?
– Еще не знаю. Боюсь я чего-то. Сердце не лежит пока, ехать туда. Обожду, подумаю. Обживусь. Да и деньжат подзаработать надо. А то ведь и одеть-то толком нечего. Моды-то все переменились…
Лариса долго искала работу швеей. Шить уже хорошо умела. Но в швеи не брали. Документы ее были начальству не по вкусу. Лариса упрашивать никого не собиралась. Кто-то подсказал, что уборщица требуется в магазин. Пошла и устроилась. Директриса странная попалась, то ли напугали ее когда-то, то ли предчувствовала что? Все допытывалась у Ларисы, что там да как там? Как будто из-за этого только и взяла. Ларисе эти допросы дотошные о тюрьме были невмоготу, но надо было терпеть. И она терпела. Работа в будущем оказалась еще и калымной. Через пару лет грянул 1985 год. А с ним и сухой закон. Пошли талоны, очереди. Водка стала дефицитом. Чего, конечно, никто и предположить никогда не мог. Лариса была в доверии у директрисы и помогала продавать ей водку полевой. С навара доставалось и ей. Лара стала лучше одеваться, кое-что подкупила в квартиру и сделала в ней ремонт.
Обида на мужиков, которая на долгое время отбила к ним интерес, стала пропадать, и она, к своему удивлению, почувствовала, что неравнодушна к молодому экспедитору-грузчику, который привозил с базы спиртное и разгружал у них в магазине. Директриса на то время уже сменилась. Новая почти всегда была под шефе. Глядя на нее, в обед выпивали и продавцы, и грузчики, и уборщицы тоже. А когда все выпивают, то воровать легко. Лариса видела многое, но сама в этом не участвовала. Одно дело продавать водку безобидным алкашам, другое — воровать у государства. Садиться во второй раз, в ее планы не входило. Надеялась найти порядочного мужчину, чтобы с ним не стыдно было поехать на Украину, на могилку к сынку, а заодно и нос утереть Зинаиде Максимовне вместе с сынком ее. «Мы, мол, тоже не лыком шиты». Грузчик, на которого положила глаз Лариса, напоминал по внешности ее первого мужа. Был немного моложе Ларисы. Но, как говорится, молодой да ранний. По натуре своей был полной противоположностью Максу. Нагловат, напорист, всегда знал, чего хотел, и добивался своего. Соображал и считал в уме очень быстро. И… И воровал. Причем смело и дерзко. А когда попадался, благодаря своему хорошо подвешенному языку, всегда умел вывернуться и обратить все в шутку.
– А не боишься? – как-то прямо спросила его Лариса.
– Чего?
– Да сесть за свои проделки.
– Мне бояться нечего. Дураки только сидят.
Эта самоуверенность порой шокировала Ларису, а порой и обвораживала. И он, и Лариса — чувствовали, что между ними что-то завяжется, потому что симпатизировали друг другу и оба были свободны. Наверное, все у них получилось бы, если бы опять не случай…
Произошло это как раз под Новый 1987 год. Шел третий год, как Лариса была на свободе. Борис, так звали парня, привез шампанское – страшный в то время дефицит. Сгружая его на склад магазина, уловив момент, он всунул в ведро проходившей мимо Ларисы бутылку шампанского и шепнул: «Нам на Новый год с тобой». Это было так неожиданно и дерзко, почти на глазах у директрисы, самой принимавшей товар, что Лариса машинально прикрыла бутылку тряпкой и юркнула к себе в подсобку. Там трясущимися руками спрятала ее на самое дно своей сумки. Ей было и страшновато, и приятно одновременно. «Он предложил ей встретить Новый год вместе. Так здорово. Вдвоем и шампанское! Еще бы свечи – и будет, как в кино!..»
После того, как товар был сдан, Борис подошел к Ларисе и опять заговорщицки прошептал:
– Что найдешь в подсобке, сохрани. Мы через часок зайдем и заберем. Новый год вдвоем у тебя. Все. Пока. И ничего не бойся, они все уже готовые.
Сказал, сел в машину и уехал. А у Ларисы тревожно забилось сердце. Она бросилась к себе в подсобное помещение. Там, за своим шкафчиком, накрытый ее рабочим халатом стоял на полу целый ящик с шампанским.
Директриса действительно уже пела песни со своими продавцами. Пригласили и Ларису, налили. Не раз выпили за наступающий. Но на Ларису водка не действовала. Она напряженно думала, что ей делать и как поступить? Может, рассказать директрисе? Но так не делают. В зоне это посчитали бы как закладку. За это презирают да и наказывают. И дружба с Борисом тогда не получится, а терять его не хотелось. Только директриса надумала всех шампанским угостить, тут же и Борис с другом на «жигулях» подкатили. «Хороший момент, – подумала Лара. – Пока она на складе копается». Но получилось все наоборот.
Надо же было директрисе ключи уронить. Когда поднимать их стала, тут и обнаружила, что самый нижний ящик в углу не с шампанским, а с лимонадом. Выйдя со склада взволнованная и с красным лицом, она столкнулась нос к носу с Борисом.
– Как ты вовремя, Боря! Я что-то не пойму?! Ты за все хорошее меня решил так отблагодарить?! Так что ли?! Маша! Клава! – крикнула она уже продавцам. – Сюда! Ко мне! А ну, давайте снова считать ящики – вместе! Если недочет, вызываем милицию, оформляем протокол, и ты поехал! Сам знаешь, с пятидесяти рублей – уже уголовка! А тут больше! Гораздо больше! Может, еще и не один ящик украл?! И не в первый раз к тому же попадаешься!
– Подожди-подожди, – побледнел Борис, понимая, что пьяная баба способна на все.
– Нечего мне ждать! – отрезала директриса. – У меня давно уже концы с концами не сходятся. Я предупреждала. Попадется кто, все на него спишу! Клавка, вызывай сейчас же ментов!
– Да я здесь причем?! Ты же сама считала. Все было в ажуре. Я пустой уехал, все видели. Все же трезвые были. Правильно?
– Ну? И что? Говори ясней – не тяни!
– Так если что и пропало, в магазине должно быть.
– Ящика одного нет, – сообщила Клавка.
– Здесь искать, значит, надо, – подсказал Борис. – В кармане же его не унесешь.
Почуяв недоброе, Лариса подбоченись, обратилась к нему.
– Ну, и что же ты хочешь этим сказать? Кто его припрятал тогда, а?!
– На воре и шапка горит! – оттолкнув Ларису, директриса ворвалась в подсобку. Обнаружить пропавший ящик не составляло труда.
– Вот он! Ах ты, стервоза! – она подскочила и изо всех сил ударила Ларису по щеке. – Воровка! Мало сидела?! Мало, да?! Не набралась ума там?! Клавка, вызывай милицию!
– Не надо, – взмолилась Лара, не обращая внимания на оплеуху. – Прошу вас, не надо! Это ведь не я!
– А кто?
– Не знаю.
– Может, скажешь, я тебя подставил? – ехидно спросил Борис.
Лара ошалело вытаращила на него глаза, потеряв дар речи.
– Его-то я давно знаю! Нечего валить на людей! Это твоих рук дело, зэчка проклятая! Клавка, вызвала ментов иль нет?! – расходилась директриса. Безответная пощечина придавала ей сил. А Клавка тем временем рылась у Ларисы в шкафу.
– Во! Нашла еще одну бутылку, в сумке у нее.
— Не вынимай! – бешено заорала директриса. – Это доказательством вещественным будет! Ну, что?! – подошла вплотную она к совсем растерявшейся Ларисе. – Опять отпираться будешь?! – и снова с размаху ударила Ларису по другой щеке. Та, сама от себя не ожидая, вспомнив вдруг в один миг все унижения и лишения, которые ей пришлось пережить в тюрьме и, чувствуя, что ее снова хотят туда упечь, бросилась на обидчицу со всей силой и яростью, на какую может быть способна женщина. Она повалила директрису, хлестала ее по лицу, душила, царапала и кусала, в истерике крича только одно слово:
— Убью!
Когда ее кое-как оторвали от директрисы, то в руках у Ларисы остались клочки волос. Директриса уползла спешно от Ларисы прямо по полу, озираясь в ужасе, что та вырвется и снова накинется на нее.
Когда приехавшие милиционеры составляли протокол, Лариса не проронила ни слова. Отрешенно смотрела в пол с какой-то странной улыбкой, как будто и не слышала, как все наперегонки, стремясь выслужиться перед начальницей, и радуясь, что нашелся козел отпущения, обливали Ларису грязью. Дело против Ларисы было возбуждено по двум статьям: хищение госимущества и в избиении при исполнении служебных обязанностей с угрозой убийства, нанесением телесных повреждений, да еще под действием алкогольного опьянения.
Выходя из магазина в сопровождении милиции, Лариса остановилась напротив Бориса и посмотрела ему в глаза. Если б это был не человек, а сноп сена, он, пожалуй бы, вспыхнул от ее взгляда. Борис же стоял красный, опустив глаза. Она не выдержала и плюнула ему в лицо. Но он даже не шелохнулся. И это почему-то страшно рассмешило Ларису.
На улице, у входа, на пустых ящиках, как всегда в это время сидела местная дурочка Люба. Как всегда на голове у нее был танкистский шлем. Она не снимала его ни зимой, ни летом. Разговаривать с ней было бесполезно, она в нем ничего не слышала, а если б и слышала, все равно бы ничего не поняла. Лариса дружила с ней. То булку ей вынесет, то яблоко. А та за это двор выметала начисто. Ни спички, ни окурка после нее у магазина не найти было. Улыбка счастливая никогда не покидала ее лица. На этот же раз она смотрела печально и почти впопад сказала Ларисе вслед.
— Долго терпеть. Семь лет терпеть надо. Я буду ждать. И сынок будет ждать. Приезжай скорей.
– Типун тебе на язык, дура! – обернувшись, бросила ей в сердцах на прощанье Лариса.
Но Люба-дурочка ошиблась не намного. Осудили Ларису на шесть лет. Лариса рассчитывала на гораздо меньший срок. «Шесть лет! Проклятая судьба! Ни за что! А еще врали, что Бог есть?! Что любит нас! Эх! Пропади все пропадом!»
Опять поезд. Опять Марийская АССР. Та же тюрьма. То же начальство. Знакомые заключенные. И те же таежные, уже родные комары. Но все равно – повезло. Здесь хорошая вода. Волосы не выпадают. Тубика нет. Иногда кормят грибами. Спасибо и на этом…
19
Неправду говорят, что в тюрьме только первые пять лет тяжело, а потом человек якобы привыкает. Это черный юмор. Разве можно привыкнуть к несвободе? Когда постоянно унижен тем, что заперт и охраняем. Когда подчинен всегда чужой воле. Даже когда тебе просыпаться или когда идти в баню. Каждый день есть то, что дают, и одеваться в ту же опостылевшую робу, что и вчера, много лет подряд. Одни и те же лица окружают заключенного каждый день. Давно все выслушано и рассказано. Досконально изучены биографии друг друга. Все прекрасно знают, кто и что собой представляет, все надоели друг другу до невозможности, но никуда не убежишь, не уйдешь и не скроешься. Может ли быть пытка для нормального человека больше, чем эта? Тысячелетия человек лишает человека свободы, считая это панацеей. Но стал ли от этого мир лучше? Зато сколько загублено душ человеческих. Сколько добито тех, кто мог бы еще подняться.
Наверное, человек может найти в себе силы, чтобы не сломаться в тюрьме, не потерять себя. Но это очень сильный и закаленный духом и телом мужчина. А если попал он сюда еще не сформировавшимся человеком – в юном возрасте? Или этим человеком является женщина? Где взять сил и терпения, и какими они должны быть, чтобы женщина могла устоять против сил тьмы, которая правит бал по тюрьмам? Испокон веков тюрьма – вотчина тьмы, которая подавляет человека, унижает его и радуется новым и новым жертвам, попадающим в ее лапы. Люди теряют здесь рассудок тихо и незаметно друг для друга, потому что это происходит с каждым. Они начинают выдумывать всякие несуществующие в природе амнистии, радуются всей зоной, ожидая ее, а потом ходят подавленные и убитые, когда ожидания оказываются напрасными. Тогда, без исключения, каждому хочется уйти от реальности и забыться. Уснуть и проснуться только по окончании срока. Ах, как здесь мечтают о вине! Ни о чем, наверное, так, как о нем. За неимением его в ход идут любые суррогаты, попадающие в зону. Лариса села во второй раз с уже устоявшимся влечением к алкоголю. А потому от других теперь не отставала. И даже курить научилась. Она была, как все. Стала послушной дочерью тюрьмы. Половинка ей уже не светила. На воле ее никто не ждал. Так чего же ей оставалось делать, когда вся жизнь, собственно, проходит здесь? Раз так, то надо ловить хотя бы немногие тюремные удовольствия. Такие, какими одарить может лишь злая мачеха — тюрьма. Да, вскоре и она, как многие, нашла себе пару. И зажили они теперь вдвоем, этакой странной женской семьей. И жить стало действительно вроде бы легче. Было кому заступиться, кому поплакаться и кому пожалеть. Да и по ночам стало теплее и уютней. Как и в каждой семье мир и покой сменялся порою и ссорами, и даже ревностью. Но это вносило хоть какое-то разнообразие в тюремную жизнь. Вскоре же перемены в стране затронули, наконец, и их зону, и жить стало, даже в ней, если не лучше, то хотя бы интересней. Разрешили не работать в колониях. Потом поставили телевизоры в каждом отряде. Разрешили почти неограниченно получать передачки и переводы. У Вики — пары Ларисы, родители были богатенькие, и жить им стало на их подогреве легче. Жаль только, что это произошло к концу срока Ларисы. Он у нее заканчивался раньше, чем у Вики. Они трогательно и несколько раз поклялись друг другу, что после освобождения будут только вместе. Лариса, как человек верный слову, ждала подругу в ближайшем районном городке. Ждать надо было еще год. Но зачем это нужно, Лариса толком не понимала. «Ну, ладно тюрьма, там свои законы, ну а на воле на черта мы сдались друг другу?»
Само ожидание, правда, нельзя было назвать скучным, ведь в стране все стало вдруг с ног на голову. Посадили Ларису в Марийской АССР, а освободили в Мари-Эл. Самого СССР совсем не стало. Что уважали и хранили, теперь уничтожали, а что ругали и хулили, теперь лелеяли. Кому как, но Ларисе нравилась такая свобода. Все торговали кто, чем хочет и как может. Ларьки и киоски на каждом углу. Осудили Ларису при сухом законе, а теперь вино можно было купить когда угодно в любом киоске, и даже дефицитную раньше — ее любимую «Улыбку». А мода? Как она разительно переменилась за эти годы, особенно у мужчин. Красные пиджаки. Парни в шортах, почти лысые и с золотыми цепями. А совсем еще недавно, в ее молодости, все были в олимпиечках и фурагах. Жить стало гораздо веселее. Устроившись дворником, убрав чистенько свой небольшой участок, Лариса отправлялась гулять по городу. Любимым занятием ее было ходить по частным магазинчикам и разглядывать витрины в киосках. Каждый день в них появлялись все новые и новые заграничные товары. А она не только соскучилась хотя бы просто по виду их, но большинство и в глаза никогда не видела. Ведь садилась при пустых полках в магазинах, талонах и сплошном дефиците. А тут такое изобилие!.. Находившись и насмотревшись диковинного за день, вечером выпивала бутылочку винца и засыпала. Во сне, как всегда, снилась тюрьма. Только она. Как будто по ночам срок ее продолжался. Помимо зарплаты, Ларису выручали пустые бутылки, так что наличка в ее руках была каждый день. Но не всегда на пользу человеку легкие деньги. Женский организм быстро пошел на поводу у вина. Вскоре одной бутылки ей стало мало, и она начала выпивать по две. Да еще и днем. На работе ее предупредили, что выгонят. А терять место Ларисе не хотелось. Но вино было сильнее, ведь так было приятно сесть перед зеркалом одной, выпить и поговорить с собой по душам. Поплакать и пожалеть себя, такую несчастную. И потом, напившись, она не видела снов. Сначала не видела. А потом во сне ей снова стал являться знакомый черт. Он смеялся над ней, зло шутил и подтрунивал, а она, пьяная, не всегда могла быстро сообразить, что ему ответить. В последний раз он сказал ей: «С бабой живешь, а я не нравлюсь? Ну, посмотри, посмотри сколько во мне бело-голубого и немного розового. Тебе ведь нравилось когда-то такое цветосочетание». – И снова захохотал, а потом захрюкал и засвистел своим противным рылом.
Лариса проснулась, но, к своему удивлению, продолжала его видеть наяву. А он не спеша, встал со стула и, продолжая смеяться, влез в платяной шкаф, где и затих.
Лариса схватила нож и бросилась к шкафу, но его там не обнаружила.
– Все. Докатилась. Глюки начались. Допилась. Но… Но ведь, когда не пила, он тоже мне снился. Но снился, черт возьми, а не по шкафам лазил! Что же делать?! – заплакала от бессилия. – Всю жизнь он меня преследует, и нет спасения от него. И причем здесь бело-голубое с розовым? Когда мне это могло нравиться? Да просто он с ума меня хочет свести – морда поросячья!.. Стоп! Я знаю, что делать. В церковь надо идти. Это по их части. Тем более поп, приходивший в зону, приглашал к себе в храм.
Лариса вспомнила сейчас, когда в конце ее второго срока их тюрьму посетило несколько священников во главе с настоятелем церкви городка, где она жила теперь. Тогда это было событием! Попы в тюрьме! Это же надо?! Но это было тоже веянием нового времени. Россия стала, пусть медленно, но возвращаться к своей истинной вере.
Настоятелю, отцу Игорю, было лет тридцать шесть, как когда-то Пашке-Кнуту. Только борода, казалось, отдаляла это сходство. Да глаза были скорее печальными, чем веселыми, но такими же умными и слегка усталыми, как у Кнута.
– Дорогие сестры, – обратился тогда священник к заключенным, собравшимся по этому случаю в клубе. – Наш Бог – Господь Иисус Христос учил нас посещать наших братьев и сестер в местах неволи. Почему мы сегодня и здесь. Мы делали бы это всегда, но возможность представилась только теперь. Ведь каждая власть от Бога. Прежняя, видно, была дана нам в наказанье за грехи. Теперь Господь сжалился над нами и Слово Божье мы можем нести и в тюрьму. Что при прежних правителях было невозможно. А ведь если бы вы, дорогие сестры, воспитывались с раннего детства не в духе атеизма, а с малолетства обучались Христианским ценностям и жили бы по заповедям Божьим, то не нарушили бы и законов общественных. И не были бы сейчас здесь. А если уж и случился б грех, то все бы раскаялись. А судьи ваши – тоже, по христианской милости, не судили бы вас так сурово. И даже если суд человеческий был бы над вами несправедлив, то с верою в Бога вам легче было бы переносить страдания, и вы бы не продолжали копить здесь новые грехи. И не попадали бы сюда во второй и более даже раз, как некоторые. Я знаю, что большинство из вас, благодаря вашим бабушкам, крещенные. А по нашей вере главная беда не в том, что человек согрешил. Безгрешных нет среди нас. Беда в том, что согрешающий не раскаялся. Надо пожалеть о содеянном беззаконии и слезно просить прощения у Бога. Ведь бывает такой страшный грех, как убийство. Отсидит человек и думает: «Все. Я свое отстрадал, я перед всеми чист». Не так это. Ведь человека-то нет. Никто его вновь не создаст. Создал его Бог, а убила его – ты. – При этих словах он посмотрел тогда на Ларису. Отчего ей стало не по себе, и она даже опустила глаза. Батюшка же продолжал: – Мало ли, что и кто нам не нравится в этом мире. Не мы его создали, а Господь Бог. Не нам его изменять. Нам изменить можно и нужно душу свою. Вот это в наших силах. Мы должны работать над очищением души. Постом и молитвой очищается душа… Ну, поститесь вы тут, как я понимаю, каждый день, хотя только телом. В следующий раз я расскажу о посте более глубоко. Молитвы вы, конечно, не знаете. Их мы тоже разучим постепенно. Теперь будем видеться чаще.
На прощанье он раздал несколько Евангелий, ответил на множество вопросов, посыпавшихся на него, как из рога изобилия, и пригласил всех по мере освобождения посетить его храм.
Еще когда он читал проповедь, глядя на своих подруг, Лариса искренне удивилась, как жадно они внимают его слову, некоторые осеняли себя крестным знамением, и у многих на глазах блестели слезы. Почему? Ведь пока священнослужитель не пришел к ним, то Бога, вроде, никто и не вспоминал. В этом аду ведь правила тьма. Она-то и заковала души людские в броню, которая не выпускала наружу свет души человеческой и не впускала свет духовный внутрь ее. А потому человеку кажется весь мир мерзким и грязным. Человек видит только плохое в себе и других. И тьма радуется этому. Но вот пришел рукоположенный. И Духом Святым, нисшедшим на него, разбил эту бронь. Она дала во многих душах трещину, и маленькие лучики из еще живых душ устремились навстречу свету большему, чтобы напитаться от него. Чтобы душа просветилась и стала копить все больше света, чтобы встретиться когда-нибудь с самым ярким и чистым, вечным и всемогущим Светом! Господом Нашим – Иисусом Христом!
На свободе соблазны мира сего быстро заставили Ларису забыть приглашение священнослужителя, хотя и в ее душе появилось тогда желание вернуться к вере, которую она потеряла. Но нужда, как правило, заставляет вспомнить о церкви. И Лариса, не став сегодня даже похмеляться, отправилась в Храм Божий. Она легко нашла настоятеля и напомнила о его посещении женской тюрьмы. Он искренне обрадовался ей.
– Вот и, Слава Богу! А ведь вы первая из ваших сестер пришли ко мне.
Лариса понимающе улыбнулась.
– Как зовут вас?
– Лариса.
– Вы, Лариса, конечно, крещенная?
– Конечно.
– Ну, а в Бога-то веруете?
– Да, как вам сказать… Вроде верила. Потом разуверилась. Меня вот что интересует. Я и пришла по этому поводу. Меня… Меня черти замучили. Вернее, один черт… Он давно мне снится и гадость всякую говорит. Я устала уже от него. Да и боюсь. Потому, что сегодня… Сегодня я его увидела наяву. Как вас вот сейчас. Если скажете, что это был сон, то я скажу, что и вы мне тогда снитесь. Поймите меня правильно. Я не сумасшедшая. Это началось еще в юности. Я не пила тогда. Короче, попробуйте объяснить это, если можете?
– Знания духовные очень велики и многогранны. Приобретаются и постигаются они постепенно и в постоянном духовном труде. Ну, а если вкратце попробовать ответить, так сказать, неподготовленному человеку, то черти, бесы, демоны – это все суть – духи тьмы, слуги дьявола. Он их хозяин и самый могущественный среди них. Это сущности тонкого, невидимого мира. Они сильны, хитры и коварны. А самое главное – злы. Они ненавидят людей, созданных по образу и подобию Божьему. Конечно, они могут явиться и во сне, и наяву. Святым отцам являлся и сам сатана. Посещают людей они не с благими намерениями. Основная их цель – увести человека от Бога Истинного. Разуверить в нем. Используют для этого все слабости нашей души. Играют на наших греховных склонностях и пороках, толкая человека к падению. Свои желания и помыслы внушают сознанию людей, чтобы человек считал их своими мыслями, желаниями и мечтами. За маленьким, легким грехом приучают постепенно человека творить большие. И постепенно завладевают не только душой грешника, но и даже каждой клеточкой его тела. Если в вас зародится хоть лучик веры, если вы, пав, сделаете хоть шаг в сторону спасения души, сразу почувствуете на себе их недовольство и их козни. Но молитва, пост и Святое Причастие Святых Тайн сделают их бессильными против вас.
– Вы сказали, отец Игорь – Причастие?
– Да.
– В детстве я причащалась, и мне очень понравилось. Но теперь я такая грешница… Можно ли мне сейчас причаститься?
– К причащению нужно подготовиться. Несколько дней поститься, не пить вина, ни с кем не ругаться, не грешить иным способом. Сходить на вечернюю. Почитать молитвы, которые я вам дам. И утречком, в воскресенье, ко мне на исповедь. После того, как грехи свои вспомните, расскажите и покайтесь, я допущу вас на лиургии к причастию. А насчет грехов? Таких нет, каких бы не смог простить Бог.
– А почему именно вино дают? А не мед, например?
– Так заповедал нам Спаситель. Вино напоминает о Его невинной крови, пролитой за нас. Хлеб в вине – это Тело Его, распятое на Кресте. Вообще же это Таинство напоминает о жертве Бога ради спасения рода человеческого. Бог отдал Своего Сына единородного на распятие ради нас. Это напоминание о самой великой жертве… Теперь же у меня к вам вопрос. Есть ли у вас родные или близкие? Ждет ли вас кто-нибудь дома? Ведь, как я понял по вашему говору, вы нездешняя?
– Да, я из Самары. Родных и близких у меня нет.
– Ну, может быть, есть подруги?
– Ту, что считала подругой – оказалась врагом… Может быть, Софья мне стала бы подругой, но ее убили. Дружна вроде с Верой была, но я ее потеряла. Есть еще баба Надя. Она всегда меня в жизни поддерживала, но не знаю, жива ли она сейчас… Хотя… Ждет меня, точно, я вспомнила – Люба. Но она дурочка. Так что, пожалуй, я одна. Во всем белом свете.
– Вот здесь-то вы и ошибаетесь, Лариса. С нами – Бог. Наш Отец, которому мы молимся, когда читаем «Отче наш», Сын Его Единородный – Иисус Христос и Святый Дух – Утишитель, Которого нам оставил наш Господь, когда покидал Землю. Пресвятая Троица и есть самый близкий, самый родной, самый любящий и самый Всемогущий к тому же друг, никогда не придающий и не оставляющий нас. У ещё, у христиан есть Пресвятая Богородица – Царица Небесная. Наша заступница и спасительница. Ангелы Божьи и святые. Святое Евангелие с ответами на все вопросы. Наша Святая, Православная Церковь, её храмы, куда стремятся люди, когда им порой и идти-то уже вроде и некуда. Здесь встречают всех отцы духовные, которые утешат, подскажут и научат. А как же братья и сестры во Христе, что вокруг? А вы говорите, Лариса, – «одна». Верующий не бывает одинок. Готовьтесь и приходите в воскресенье причащаться. И помните, что тот лишь попадет в Царство Небесное, кто родится дважды.
Тяжелее всего было для Ларисы три дня не пить. Но она выдержала. На исповеди вспомнила вроде все свои грехи, но рассказать мужчине, хотя и священнику, что сожительствовала с Викой, язык у нее не повернулся. И хотя отец Игорь предупредил, что причастие при такой неполной исповеди может быть и во вред, она все-таки причастилась. Конечно, ничего подобного, что испытала она в детстве, не почувствовала. Даже наоборот. Вино оказалось теплым, и достался ей в основном хлеб. Да еще заставили теплой водой запить. Выйдя из храма, она не устояла и купила вина. Все равно ведь вино уже в рот-то попало. Но польза и от такого причастия все-таки была. Потому что Лариса сделала вскоре такой вывод: «Раз мне не стыдно было признаться даже в убийстве, а о делах с Викой стыдно, значит, это действительно самая большая гадость, какую я совершала в жизни. Продолжать это делать я больше не хочу. Ждать я ее не буду, а быстренько умотаю в Самару. Иначе она вот-вот освободится, и что тогда – неизвестно».
20
Люба-дурочка не ошиблась, Лариса прибыла в родной город ровно через семь лет.
Куйбышев теперь назывался Самарой. Над зданием областной администрации реял не красный, а трехцветный флаг. Здание украсилось мрамором. Около него стояли иномарки, на которых разъезжали довольные, красиво одетые люди. А их деревянная двухэтажка недалеко от мраморного здания покосилась еще больше и была готова вот-вот рассыпаться. Баба Надя, Слава Богу, была жива. И хотя ей было девяносто с хвостиком, в баню и в церковь ходить силы были. Тем паче, что церквей открыли много, и ездить в далекий центр было не нужно.
Виктор, как рассказали Ларисе соседи, три года как покоился в земле. Отравился какой-то гадостью, то ли выпил что-то не то, то ли укололся не тем. Томку тоже посадили люди добрые на иглу. Сначала в долг кололи, а потом и квартиру отобрали. Алексей развелся со своей женой, так и не нажив с ней детей. Он, говорят, тоже стал попивать, горюя о том, что не заимел сына, как мечтал всю жизнь. Анатолий – брат Томки – теперь регулярно присылает сестре деньги, он уже стал офицером и служит на Севере. Тома бомжует, живет летом, где придется, а зимой у знакомых кочегаров в котельной. Вот и все новости… Пока Лариса сидела, жизнь и других людей не больно жаловала… Люба-дурочка теперь убиралась около киосков, которые вытянулись в бесконечный ряд вдоль минирынка, недалеко от железной дороги. Она почти не изменилась, все так же носила танкистский шлем. Лариса подошла и сказала ей, позабыв, что та ничего не слышит.
– Здравствуй, Любаха. Дура-дурой, а угадала, что семь лет меня здесь не будет.
А та только улыбалась сама себе.
«Да ведь не слышит ничего в шлеме-то, и зачем только таскает его?» – подумала Лариса.
– Война будет. Ага. Будет, – будто отвечая на мысли Ларисы, проговорила скороговоркой дурочка.
– Типун тебе на язык, – опять заругалась та на нее, и хотела уж было отойти, как вдруг снова услышала непонятное.
– Человек умрет. Ага умрет. Один умрет. Новый родится. Ага. Так всегда бывает.
– Кто? Когда умрет?
– Война пройдет. Ага. Пройдет. Один умрет. Другой родится. Ага.
– М-м! – махнула со злостью на нее рукой Лариса. – Мели Емеля. Что несет – сама не знает…
Пожив в родном городе с недельку, Лариса убедилась, что и сейчас кое-какой, а дефицит все-таки есть… Это работа. И еще деньги. На государственные предприятия еще можно было устроиться, которые не стояли, но зарплату на них не платили. Вернее, ждать надо было этих денег по полгода. Это ее не устраивало. Ведь быть на иждивении Ларисе было не у кого. Зато полно было работы у мелких частников. Но по устному договору: «Мол, в день столько. Лады? Лады». И все. Чуть что не так, гуляй дальше. Выбирать Ларисе было нечего. Взялась работать на одного толстого молодого парня. У него было несколько лотков на разных минирынках, с которых торговали его наемные продавцы всякой мелочью: шампунь, мыло, батарейки… Хозяин Ларисы постоянно стонал, что дела идут неважно, хотя рассчитывался каждый день исправно. И требовал в основном одно – не пить на рабочем месте. «Самому, наверное, нельзя, сердечник, видно, вот и другим запрещает, – рассуждала Лариса. – Да и напейся, попробуй на твои копейки». Она завидовала продавцам, торгующим продуктами, эти делали хороший навар на обвесе и всегда имели возможность погреться винцом. Но вскоре и у них дела пошли. Хозяин закупил партию дорогих духов. Их хорошо раскупали. Он повеселел, прибавил жалованье. И Лариса научилась учитывать свои интересы, набрасывая по лишней пятерке за флакон. Теперь и она могла погреться. И хозяина своего вокруг пальца обвести насчет трезвости.
Частенько Лариса видела на своем рынке Томку, которая превратилась в грязную, спившуюся старуху. Они встречались несколько раз взглядами. Глаза Ларисы говорили: «Ну, что? Докатилась? А я вот живу и в ус не дую. И одета, и сыта, и при деле. И выпью, когда захочу, не опустилась, как некоторые». На что злые, мутные глаза Томки так же безмолвно отвечали: «А я не узнаю вас. Но все равно. Все равно! Будь ты проклята!» И отходила от нее в поисках торгаша-зеваки, чтобы стянуть что-нибудь на пропой.
Все шло у Ларисы неплохо. Она даже начала денежки потихоньку копить, не оставляя мечты съездить к сыну на могилку. И даже пришла ей недавно очень неплохая мысль: взять с собой Алексея. Ведь, в крайнем случае, можно было бы и рассказать ему, что был это и его сын. Может, и поверил бы? Но Украина стала теперь заграницей. А это было еще одной проблемой. И потому она не спешила насчет объяснений с ним, тем более что до конца и не определилась, стоит ли? Алексей подходил к ней иногда поболтать за жизнь, смотрел на нее как всегда странно, наверное, у него все еще тлели к ней какие-то чувства. Но она понимала, что не смогла бы ему быть хорошей женой. Она вообще теперь на семейную жизнь, как считала сама, вряд ли была бы способна. За столько лет соскучилась по независимости, тем более, по воле, не хотела себя ничем и ни кем связывать.
А для кратковременных утех появился мужичок. Особо близко к душе своей она его не подпускала. А так, встречались раз в неделю, другую, когда желание у обоих появлялось. Он тоже сделал несколько ходок и сейчас приворовывал. Знал многих крутых ребят. И эти знания его скоро Ларисе пригодились. Потому что повстречала она недавно врага своего – грузчика Бориса, который подставил ее. Жил теперь он несладко. Ошивался небритый вокруг рынка на подхвате, то палатку поможет собрать, то разгрузить чего. Даже Ларисе как-то помог, то ли не узнал ее, то ли притворился. Лариса напоминать о себе не стала, три тысячи дала ему за работу, а про себя подумала: «Бери-бери. Я в двадцать раз больше еще дам, чтоб тебя проучили, умника. Чтоб отомстили за меня».
Мужичку своему Лариса тридцать тысяч дала и еще столько же пообещала, чтобы он с братвой как следует избил Бориса. На следующий день Борис на рынке не появился.
– Сделали, как надо, – отчитывался Ларисе любовник. – Пацанам еще тридцатник пригони и все будет в ажуре.
Лариса, вроде, отомстила врагу, но на сердце вместо облегчения повисла тяжесть. Она помнила, как, избивая пьяного отца, испытывала удовлетворение. А тут? Наоборот, что-то стало мучить. Тем более что Борис не появился ни через неделю, ни через две. Только месяцем позже Лариса случайно узнала, что его похоронили. После побоев он так и не пришел в сознание. Умер через несколько дней в больнице. «Дура!.. Дура я дура! – ругала себя Лариса. – И эти оболтусы – тоже дураки! Бить не умеют! Звери! Мокрушники!.. Еще!.. Еще один грех на себя повесила! Исповедовалась! Причащалась! Тьфу!.. Тьфу на меня! Грязь я и мразь! Убийца конченная! Ад по мне плачет! Нет мне счастья в этой жизни! И после надеяться теперь не на что! Доигралась! Докатилась!.. Эх, судьба моя судьбинушка!..»
За Ларисой повелась такая черта, что любая, пусть даже незначительная неприятность или скандал, вышибали ее из колеи. Сказывались расшатанные нервы. Тюрьма ни для кого не проходит бесследно. Возбужденные нервы требовали вина и обманывали, что после него они сразу успокоятся. Но выпитое, требовало еще вина, потом еще и еще. Она напилась в тот день так, что еле стояла на ногах. Дождавшись хозяина, кое-как вручила выручку да еще и нагрубила ему. А на следующий день обнаружилась приличная недостача. Лариса смолчала, но напилась еще больше. Бросила лоток с товаром и ушла домой. Закрылась и запила. Приходил любовник, она и ему нагрубила за Бориса и выгнала. Стучали и пинали в двери вышибалы, нанятые хозяином, страшно грозили, сообщили, что включили ей счетчик, но, пьяная, она их не больно-то испугалась, а тоже прогнала через закрытую дверь. Когда деньги кончились, заняла у бабы Нади и продолжала пить еще с неделю. Но организм уже надорвался, и она, отлеживаясь, стала потихоньку приходить в себя. До ее сознания дошли прежде всего две новости. Первая это то, что в Чечне начались военные действия, то есть практически шла уже война, как предсказала Люба-дурочка. И еще. Что, пожалуй, ей конец безо всякой войны. За товар она оказалась должна несколько миллионов. Как передал хозяин в тот день, он не обнаружил после ее ухода ни духов, ни денег. Все! Ей крышка! Да еще счетчик включили. Каждый день долг растет. Она снова почувствовала себя на краю пропасти.
Но выход подсказали те, кто, собственно, и поставил ее на край этой пропасти.
– Продай свой сарай. И рассчитаешься, и еще при плюсе останешься.
– Да кому он нужен?
– Мы купим.
– А жить мне где?
– Смешная ты, тетя. Замуж выйдешь – и всех делов.
«А чем не выход?» – подумала Лариса. Василий – любовник ее, давно предлагал сойтись.
Она согласилась. Подписала доверенность, отдала паспорт, получила аванс и, накупив вина и что повкуснее, отправилась к Василию. Прокутили они с ним почти все лето. Сначала пропивая ее деньги, потом его. Ребята с расчетом тянули, потом кого-то вселили в ее квартиру и вообще пропали. Хозяина бывшего Ларисиного они тоже кинули: ни ему, ни ей денег не отдали. А осенью посадили Василия опять. И так как с росписью они протянули, да и паспорта у нее не было, родственники Василия из квартиры ее выгнали. И оказалась она на улице. Без паспорта и без денег, с одной головной болью. Голодная, но трезвая, решилась через несколько дней на крайний шаг — обратиться к ненавистным ментам.
Пошла к участковому, чтоб узнать, как быть ей теперь в ее положении. Участковым у них теперь был толстый и добрый по натуре своей мужик. И хотя он поначалу долго смеялся над ней и крутил пальцем у виска, в конце концов, все-таки помог Ларисе. Повел ее очень далеко через железнодорожную линию в какие-то жуткие курмыши, где среди баз, складов и пустырей спрятался древний полуразрушенный барак.
– Этого барака, дорогая, нет ни на карте города, ни на карте района. По документам его давно снесли. Твоя комната будет вот эта, – пнул он ногой и так разбитую, как решето, дверь. – Кто будет из жильцов возникать, скажешь, я поселил. Тут до тебя жил один, да недавно под поезд попал. Так что живи и пользуйся пока. Больше я тебе ничем помочь не могу.
Он ушел. А Лариса села на грязный пол пустой комнаты и заплакала. Горько заплакала, потому что поняла, что оказалась на дне. Даже в тюрьме она не ощущала себя так плохо…
Барак оказался веселый. Публика проживала в нем пестрая. Беженцы, бомжи, бродяги, такие же неудачники, как Лариса, но всех роднило одно увлечение – пьянство. А что было делать? Ведь все они никому не были нужны. А большинство из них не нужны были даже себе. Не имея никаких доходов и не работая, к вечеру весь барак был пьян. И никто в нем не умер с голода. Люди эти, как птицы небесные, находили каждый день какой-то прокорм. Кто милостыню просил, кто пушнину добывал. То есть бутылки пустые собирал. Это занятие выбрала для себя и Лариса. Конкурентов было множество. Лариса же обнаружила, что вдоль железной дороги, тем более, далеко, никто не ходит. А ей этот маршрут понравился. Задумавшись и замечтавшись, она уходила далеко за город по одной линии, а возвращалась по другой. Мечты ее были одни и те же. О жизни, которая могла бы быть. Теперь ей счастливая жизнь виделась гораздо проще и скромнее, чем в молодости. Была бы крыша, работа, муж и, самое главное, был бы живой сынок. Вот и все, оказывается, что нужно для счастья человеческого. «И ведь это может иметь любая баба, – размышляла она. – Но все кичатся. Им этого мало. И всегда чего-то не хватает. Хочется большего, как когда-то мне. Эх! Но почему люди устроены так, что понять это можно только, когда петух клюнет в одно место! Сытых, избалованных бабенок на мое бы место, в мою судьбу! Вот тогда бы поняли смысл жизни»…
Собранные бутылки Лариса сдавала и покупала на вырученные деньги, как все, вино да что подешевле, чтоб вино это закусить. Пила одна, и чаще даже вне барака, чтоб не портил ей никто кайф. Ведь, выпив, она любила поговорить сама с собой вслух. Поболтать и поплакать. Не замечала, когда засыпала а, проснувшись с больной головой, снова выходила на свой маршрут, ибо, чтобы вылечиться, надо было набрать пушнину, сдать, выпить и… И все повторялось заново. И хотя она была на дне, понимала, что катится куда-то еще ниже, но остановиться не было ни силы, ни воли, а, может, даже и желания. Ей казалось, что она устала от жизни. И хотела, чтобы жизнь эта побыстрее окончилась.
Как-то раз на ее пути замаячила сутулая, костлявая фигура женщины. Плохо одетая тетка явно занималась на ее тропе тем же промыслом, что и она. Когда Лариса почти нагнала соперницу и увидела, что та нагибается за ее бутылкой, она тоже бросилась к ней. Бутылку схватили одновременно. Встретившись злыми глазами, обе через мгновенье расхохотались. Сутулая тетка оказалась Томкой. Теперь они не скрывали, что узнали друг друга.
– Здорово, подруга.
– Здорово, Тамара.
– Ты чего, Лариса, на чужую территорию забрела?
– Нет, Томочка, ошибаешься, я уже почти год на ней промышляю.
– То-то и видно, что недавно. Это ведь Лиса территория была. Поездом которого зарезало.
– Лис? Знавала я одного с такой кликухой. Неужели, тот?
– Тот, не тот. Смотрю я, ты тоже бомжуешь?
– Почему это? У меня крыша есть.
– Крыша? Кому лапшу вешаешь? В бараке ошиваешься, знаю я барак этот. Он сегодня есть, завтра его нет.
– Так и мы сегодня есть, а завтра нет. Неизвестно, кто скорее сгинет, он или я?
– Вообще-то здесь ты права. У тебя курить-то есть?
– Есть.
– Покурим?
– Покурим, что ж не покурить?
Они сели прямо на рельсы и закурили.
– А тебя ведь, Ларка, Лешка искал.
– Ты не сказала, где я?
– Нет. Я ж недавно узнала, где ты обитаешь.
– Ну и хорошо.
– Че так?
Лара вздохнула тяжело.
– Стыдно. Стыдно в таком виде ему показываться. Я уж и умываться-то разучилась. Воды в бараке нет. И рядом тоже. Да и морда, видишь, какая? Вино-то дрянь пошло. Туфта. А на хорошее денег нет.
– Дура ты, Лара. Была дурой и останешься. Я б на твоем месте все бы сделала, лишь бы выскочить замуж за него. Королевой бы жила. Он ведь сторожем работает и по инвалидности получает. У него бабки есть. Он пьет с умом, не то, что мы.
– Совесть не позволяет мне бабки его пропивать. Я и так ему всю жизнь загубила.
– Батеньки?! Совесть?! С чем ее едят?! А у него где совесть была, когда женился на этой дуре?! Знал ведь, что я всю жизнь за ним бегала. Женись он на мне, я, глядишь, и не дошла бы до такого. Но ничего, я ему тоже сделала. Я к колдунье одной ходила, денег не пожалела, но сделала им, что ни детей у них, ни жизни не получилось.
Лариса посмотрела с удивлением и одновременно с презрением на бывшую подругу.
– Че вылупилась-то? Ты такая же теперь, как и я. Такая же грязь и мразь! А то начинает тут втирать! Совесть. Совесть. Я вон есть захочу, иду в столовку, выберу парочку помоложе и давай перед ними сморкаться и харкать. Рожи строить, дурочкой прикидываться. Они все бросают. А я доедаю. Наемся, и совесть сразу в порядке.
– Я еще, слава Богу, не дошла до этого.
– Смотрите-ка, Бога помнит. Дойдешь, дорогая. Недолго ждать осталось. Еще ниже меня упадешь. Потому что сдохну я скоро. Больная я. А у тебя здоровья невпроворот. Ты будешь жить и падать, падать и падать. Все ниже и ниже. Вот так-то, Ларочка. – И расхохоталась, довольная пророчеством.
Лариса хотела ударить ее по противной морде, но Томка вдруг закашлялась, и Лариса со всей силы и с удовольствием стала бить ее по спине, приговаривая:
– Бутылочку эту я тебе дарю. Но не дай Бог, попадешь еще раз на моей дороге! Под поездом окажешься!..
На этом и расстались.
Да, Лариса пила. Лариса спивалась и потихоньку опускалась. К концу второго года жизни в бараке Ларисе было начихать, увидит ее Алексей в таком виде или нет. За неимением бутылок она, как и Томка, стала ходить на минирынок, промышляя вдоль его рядов. Подбирая упавшее яблоко или картошку, хватая у зевак, что попадет под руку, и клянча у киосков, чтоб оставили пивка в бутылке. Стала сама себе противной, сознаваясь в душе, что прогнозы Томки сбываются. Однажды к ней подошла Светлана, бывшая одноклассница, и спросила участливо:
– Ларочка, ты ли это?
Что она могла ответить цветущей, красивой, моложавой женщине, идущей под руку с мужем, который держал на руках их внука.
– Ты обозналась, гражданочка, – солгала она ей хриплым, прокуренным голосом.
– Но все равно. Вот возьми, – протянула она Ларисе хрустящую купюру.. – Храни тебя Бог, Ларочка.
Лариса молча взяла деньги и поспешила скрыться. Была осень, октябрь месяц. Лариса была голодна и дрожала от холода, но все она научилась переносить, кроме гнетущего чувства похмелья. На эти деньги купила две бутылки вина и буханку хлеба. У нее было любимое заветное местечко у железной дороги в кустах. В последнее время она отчаянно заигрывала с судьбой, стоя подолгу на полотне в ожидании поезда. Но оставаться на дороге до конца у нее все-таки не хватало воли, после первого же гудка локомотива уходила с рельсов.
А началась эта рискованная игра с того, что цыганка, которой она дала закурить, погадала ей за это. Она сначала рассказала все прошлое Ларисы. Все было угадано в точности. Так что в будущее, нагаданное ею, Лариса тоже поверила. А нагадала она ей скорую страшную смерть от круглого железа. Ларисе поначалу вспомнилось, что отцу они с Лехой повесили круглую железку, когда топили его. И она подумала, что ее так же утопят. Но вскоре до нее дошло, что круглое железо – это колеса поезда. «Что ж? Пускай. Лучшего я, видно, не заслужила. Так пусть это случится поскорее…»
Теперь она предавалась выпивке с еще большим удовольствием, каждый раз, будто в последний. То, что война в Чечне окончилась, тоже говорило за то, что Люба-дурочка предсказала. Ведь по ее предсказанию после войны кто-то должен умереть. «Наверное, это я. Ведь сказала она мне, а не кому-нибудь».
Выпив первую дозу вина, как всегда, за упокой мамы и сына, она обвела свою полянку потеплевшим взглядом. Вино приятно зажгло в пустом желудке, хлеб был мягким и вкусным. Полянка стала ей за два года родной. «Мое последнее пристанище», – подумала Лариса. Барак обещали к зиме снести. Будущего никакого впереди не было. Она выпила еще и еще. Потом пьяно позвала: «кис-кис». Но кошка, которая всегда приходила к ней на полянку разделить одиночество и поесть с ней хлеба, на этот раз не пришла. К вечеру ощутимо похолодало, закутавшись в ветхую одежду, Лариса уснула. Сначала, как всегда, снилась всякая белиберда, а потом с прояснением головы, приснился ей странный и с каким-то намеком, интересный сон.
Снилась зимняя стужа. Метет снег, сумерки. Как будто дело к вечеру. Она идет вдоль края обрыва по узенькой, занесенной снегом тропиночке. Где-то должен быть спуск. А спуститься вниз ей вроде необходимо было. Здесь круто очень. Она дальше: еще хуже – торчат из-под снега острые камни, разбиться можно о них – насмерть! Еще дальше – вообще отвесная стена, и дна у пропасти не видно. Свисают только и качаются на ветру мертвыми косами корневища деревьев. И надо же так случиться, что именно здесь она и поскользнулась. Успела только за корни ухватиться. А они будто гнилые, трещат, надрываются, и вот-вот должна уже вместе с ними полететь Лариса вниз – в бездну. Тогда-то она и вспомнила почему-то о Боге. И быстрее начала Иисусову молитву читать, которую сразу же и вспомнила во сне очень точно. Подсказало ей что-то, погибая, надо о Боге вспомнить обязательно. Читать читает, а сама на корневище раскачивается, надеется за камни ухватиться, что справа от нее выступают. И только схватилась она за них, полетели корни вниз, да уже без нее. Осмотрелась Лариса, а склон уже более покатый. И хоть, наверное, переломаешься вся, но выжить шанс уже есть. Камни холодные, пальцы мерзнут, вот-вот отпустят, а Лариса все молитву читает да в темноту вглядывается, надеется на что-то. Наконец справа опять разглядела, близко совсем, трап деревянный со ступенями и перилами. Его-то и искала она, да мимо как-то прошла, не заметив. Попыталась теперьдотянуться до него. Обидно уж очень было погибнуть рядом со спасением. И получилось! Дотянулась, встала на ступени, ухватилась крепко за перила и вниз уже не пошла. А полезла вверх и все молитву не перестает читать. Вышла наверх и бегом от этого гиблого места. А голос чей-то властный внутри ее говорит назидательно: «Даже совсем, когда пропадать будешь, все равно надейся на Бога. А иначе… Иначе…»
Что иначе, она не услышала, потому что такой жар и свет ударил ей в лицо, что открыла глаза и увидела вдруг перед собой, близко совсем, пламя жаркое. Закричала дико и отскочила от него. Что очень насмешило Любу-дурочку, которая закатилась надолго в своем дурацком хохоте. Это, оказывается, она разожгла огромный костер рядом с Ларисой.
– Ты что, дура?! Сжечь меня хотела, что ли?!
– Все ест и ест? Ага. Ему мало все. Даю, даю ему, и все ест. Ага. – Она положила в костер еще поленце. – О! Опять ест. Он так всех поест. Ага. Поест.
– Ну, хватит подкладывать! И дров-то насобирала сколько, овца!
Лариса отошла на минутку от костра и только тут ощутила, какой холод опустился сегодняшней ночью. Трава хрустела под ногами, а земля стала жесткой, как асфальт. Изо рта валил пар. Мороз. «Если б не дура, могла б замерзнуть во сне. А что? Самая легкая смерть. Так нет же, обогрела, влезла! Теперь опять вот мучайся. Башка-то раскалывается».
Она подошла к костру, дурочка легла спиной к огню и, накрывшись пальто, готовилась уснуть. Лариса только сейчас разглядела на ней вполне добротное, даже с песцовым воротником пальто.