Горбун закрыл глаза, и откуда-то из потайных мест его памяти всплыло дивное видение: зеленый луг, весь искрящийся от росы, огромное красное восходящее солнце, впереди, в низине, поблескивает извилистая река, до которой нужно долго идти. А ведет к этой реке его, очень маленького мальчика, за руку какой-то огромный мужчина. Он видит только его большую руку и босые ступни. Потом этот кто-то огромный забрасывал удочку и долго-долго смотрел на реку, а он, маленький, все бегал за лягушками и кузнечиками, мало отличая, их друг от друга. День был длинный-длинный, солнце стало желтым, а потом белым, стоял несмолкаемый звон и стрекот от птиц, насекомых и, кажется, от самого солнца. Потом он трогал и гладил огромную холодную рыбу, смотревшую смело и прямо ему в глаза и громко чмокавшую толстыми влажными губами. За день он много раз пил воду из огромных рук своего старшего спутника. А какая длинная и трудная дорога была обратно, когда солнце вновь стало красным, но уже с другой стороны, когда было прохладно и голодно, а звенели одни комары, которых отгоняла от него все та же рука вооруженная зеленой веточкой. В избе, куда они пришли, было, тепло и очень вкусно пахло. Они сели ужинать. За столом были еще какие-то женщины. На столе — соленая рыба, сало, картошка в мундире, ржаной хлеб, лук. Кажется, стояла и бутылка с водкой…
…Он тут же открыл глаза. Все, как и у него, сейчас на столе и такой же, абсолютно такой же запах!
Он снова с любопытством закрыл глаза, но кроме темноты больше ничего не увидел. Вздохнув, он еще налил водки. Выпил и стал медленно жевать картошку, рыбку, сало, лук. Все было вкусно. Он ел с удовольствием. И все гадал, что же он все-таки только что видел? Неужели себя? Отца и родных?
Но сколько, ни закрывал глаза сколько, ни напрягал память, а проникнуть в воспоминания дальше детдома уже не смог. А эти воспоминания ему были неинтересны. Он вздохнул с сожалением, взял кота на руки, хотел погладить, но тот вырвался и запрыгнув на кровать, по-хозяйски устроился прямо посреди постели, облизывая себя, готовясь ко сну. «Альпинист» пел какую-то старую песню, горбун стал подпевать потихоньку, потому что любил ее и знал слова.
Наконец он решил лечь спать, ведь рано нужно будет вставать, убирать двор. Сегодняшние события постепенно будто выветрились из головы. Спасительная водка напрочь отсекла их от него, по крайней мере, на некоторое время. Знать, не зря он так жаждал ее…
Он выключил свет, но приемник выключить забыл, комнату заливал холодный свет от луны. Сегодняшней ночью она была полной и огромной. А при такой луне, сны часто бывают очень пугающими…
Далеко за полночь горбуна разбудил собственный крик. Наверное, приснилось что-то страшное. Кричал он так, что напуганный кот, скользя когтями по полу, бросился к двери. Там развернулся, выгнул спину и уставился во все глазища на хозяина. Потом, успокоившись немного, повернулся к двери и стал проситься на улицу.
Анна Михайловна, услыхав ночной крик соседа, не замедлила стукнуть со злостью три раза в стенку.
Тут-то на горбуна и навалилось все разом: и вчерашний день, и то, что наступило уже это проклятое завтра, такое неотвратимое и абсолютно ненужное ему!..
Холодно, молча, почти зло он проводил кота на лестничную клетку, вернулся, включил свет. На будильнике — три часа ночи, во рту — дрянь, в голове — гудит, на душе — тяжесть. «Альпинист» молчал — сели батарейки, рука его потянулась к недопитой бутылке…
Утром, когда все ушли, Анна Михайловна решила узнать, что с горбуном, что-то не слышала она шуршания его метлы сегодня. Заглянула в замочную скважину и… обомлела!.. Схватила пальто — и в школу, за Верой Ивановной!
Та — к участковому. А кто-то уже и «скорую» вызвал. Хотя и днем это было, а ротозеев в их коридор привалило много.
Толкнули дверь горбуна — оказалось открыто. Стоит горбун перед людьми на коленях, от шеи к спинке кровати бельевая веревка тянется.
На столе — пустая бутылка, «Альпинист», остатки от ужина. И аккуратно лежат триста рублей стопочкой — видно, на свои похороны выложил. На полу перед ним записка: «Степан, прости, но мясо твое я не ел». И, как бы в доказательство — миска рядом, с недоеденной котом рыбой…