Горбуну ничего не оставалось, как покорно выпить. Водка после горячего чая не пошла. Он покраснел и кинулся все-таки к холодильнику. Достал кусочек ливерной колбасы, отрезал, понюхал жадно и стал лихорадочно жевать.
— Ты че ж в одну харю хаваешь? Дай и мне зажевать колбаски! – возмутилась соседка.
Через мгновенье горбуну уже полегчало. Водка, стала греть внутри, ударила в голову. Он быстро накрамсал крупными кусками колбасу и хлеб. Анна Михайловна набросилась на эту простую еду, как будто сутки не ела. Видно, выпивка жгла пустой желудок, и тот требовал пищи.
За едой гостья забыла на некоторое время про горбуна. Хлеб она держала как огурец — в кулаке, откусывать маленьким хищным ртом старалась помногу. Подбородок заблестел от жира, на нее смешно было смотреть.
Горбун, улыбаясь, осторожно спросил:
— Анна Михайловна, а вам вроде мясное — нельзя кушать?
Она перестала на минуту жевать, посмотрела на него, как на букашку и коротко отрезала:
— Дурак!
Улыбка исчезла с лица горбуна. Ему стало обидно. А женщина снова потянулась к бутылке, взглянула на свет – сколько в ней осталось. С сожалением вздохнув, налила половину оставшегося себе в стакан и запила водкой съеденное. Подумала, положила в рот последний кусочек и с глупым пьяным видом пояснила:
— Умному человеку все можно, — и, хитро подмигнув горбуну, добавила: — И со всеми можно.
Ее ротик поделил ехидной улыбкой узкое лицо, глазки сощурились, подбородок залоснился еще больше.
— Но, — вдруг спохватилась она, подняв палец вверх, — всему свое время.
Не вставая с места, дотянулась своей бесконечной, как показалось горбуну, рукой до полотенца, висевшего над мойкой, вытерла руки, рот и продолжила:
— Сначала дело! Наверное, слышал, я всем рассказывала, как мучается моя доченька. У вас тут пять семей, живете, как бары, а у них в бараке — десять. Ни умыться, ни подмыться, ни мужика привести. Жрут друг друга, как пауки в банке. Выйдешь с кухни на минуту, гадость в суп бросят. Напраслину участковому наплетут. А недавно кто-то на дверь дочкину кнопками использованные резинки прицепил. Она там замуж никогда не выйдет!
Горбуну стало неловко. Причем он-то здесь? Но соседка вскоре открыла суть своего плана и его роль в нем.
— Ты горбатый, счастья у тебя в жизни нет, и не будет уже.- Безапелляционно заявила пьяная и продолжила в том же духе. — А вот я тебя могу осчастливить. Если ты с дочкой моей поменяешься комнатами… Тут уж я никому ее в обиду не дам!.. А тебе, не всё ли равно, где двор мести? За это я к тебе ездить буду, узнаешь, какая я. Меня мужики любили в молодости. Да и сейчас я еще не старая, мы с тобой одногодки. Ты голых баб поди, только на картинках и видел? А я не брезгливая, и с тобой могу, расшевелю и тебя, чёрт горбатый!