Маша взглянула на мужа, тот был чернее тучи.
- Ты чего, Степа, не ел еще? — угадала она.
- Сама жри эту постнятину. Где мясо?! Ты с мужиком живешь или с монахом? Или я на мясо себе не заработал?1 – В завершении тирады голодный муж ударил кулаком по столу.
- Не кричи! И не стучи! Где ты напился? Или с пьяных глаз курицу в кастрюле не нашел? Я целиком специально для тебя ее сварила. Бери и ешь на здоровье или мало тебе? Мало? Еще сварю и ругаться тут не из-за чего.
Степан бросился к мойке и схватил половник, женщины испуганно вскрикнули и попятились. А он сунул половник Анне Михайловне в руки и приказал:
- На, — найди ее курицу!
- Не буду я ее искать, — сказала Анна Михайловна. — Нет ее там, улетела ваша курица.
- Как улетела?! Куда улетела?! – разинули в изумлении рты, оба супруга.
- И вообще, Степан, — продолжала с ехидством Анна Михайловна. — Не ты один любишь диетическое мясо.
- Не понял?!.. — взревел Степан. — Ты че мелешь?!
-Я вовсе не мелю, а втолковываю вам, что вашу курицу свистнул, наш горбатый. Машины глаза сделались круглыми и на время, она даже дар речи потеряла. У Степана скрипнули зубы, а глаза превратились в ненавидящие щелки.
— Ах, он… — он не мог подобрать даже слово для обнаглевшего в корень соседа. — В мою кастрюлю грязной лапой… и мое мясо!!!
Пришла Вера Ивановна и завернула сразу на шум.
- Да я сам на рагу его порублю! Где эта гадина?! — Степан бросился к двери горбуна, Маша — за ним. Они чуть не сшибли при этом учительницу.
- Что тут случилось? — спросила та испуганно у Анны Михайловны.
- Да горбун у них курицу спер.
- И где же он сам? И вообще, как это может быть?
- Да курицу-то уж слопал, наверное. Может, один, а может, и с кем-то поделился.
Жена еле отодрала Степана от двери горбуна. Хорошо, что того не оказалось дома.
— А я смотрю, — сказала уже снова оказавшись на кухне Маша, — кот его у подъезда кости куриные гложет, я еще подумала в шутку, что это он именно нашу курицу доедает…
У Степана опять заходили желваки.
- Я их вместе с котом порешу!..
- Успокойтесь, Степан, курица не стоит того, чтобы за нее в тюрьму садиться, — увещевала, как могла Вера Ивановна.
Тут коридорная дверь опять скрипнула. Все замерли в нервном напряжении.
- Ага, идет! — с улыбочкой, потирая руки, процедил Степан. — Сейчас я его воспитаю!
- Не бей, — прошептала Маша.
- Что значит не бей?! – встряла опять Вера Ивановна. — Бить его никто не имеет права!
- За такое крысятничество вообще убивать надо! — Нарочно громко крикнула Анна Михайловна.
Горбун, ничего не подозревая, зашел на кухню с буханкой хлеба в руке. Не успел он ничего понять, как неуловимым движением, каким кошки обычно ловят мух, Степан сгреб его за шею и стал гнуть к полу. Это было неожиданно и больно, и горбун закричал:
— Ты что?! Ты что?! Степан!
Степан прижал одной рукой бедного горбуна лицом к полу, и стал другой бить его, куда попало, по бокам, по шее, однако, по спине, избегал — наверное, брезговал. Дубася же калеку, громко приговаривал:
— За лучок, за картошку, за сахар, за курицу, — и снова повторял: за лучок, за картошку, за курицу!
Женщины суетились только и визжали, не в силах отнять горбуна у Степана. Но вскоре им на помощь подоспел очень кстати Виктор, они с Любой возвратились как раз с работы мимо творящегося на кухни было не пройти. Виктор поймал занесенную для очередного удара руку Степана, но свалился вместе с ней на пол. Маша не выдержала, схватила половник и со всей силой стукнула мужа по спине. Степан выпрямился, бросив горбуна, и двинулся на Машу. Виктор вырос уже между ними, но Степан убрал его с дороги, одним лишь движеньем. Падая, Виктор уронил кастрюлю с плиты. Маша, улучив момент, бросилась в комнату. Степан поскользнулся, хотел снова заняться горбуном, но Вера Ивановна закрыла того собой, и Люба, испугавшись за мать, бросилась ей на подмогу. Степан посопел перед ними и, пробурчав что-то матом, уже вразвалку, поплелся в свою комнату, почесывая спину. Там возобновились крики, ругань, шум, но все знали, что это последние пары, что больше ничего серьезного не произойдет.
Остальные соседи стояли на кухне вокруг горбуна, который сидел на полу, под него текла суповая жижа, он держался за шею и, чуть покачиваясь, плакал…
— Что, досталось? — спросила Вера Ивановна. — Вот так-то, голубчик! Чужое-то брать нельзя, если что нужно, лучше спроси, ведь малые дети и те это знают. Вот до чего доводит водка! И… И неразборчивые связи.
А наказанный сосед, казалось, ничего не слышал.
— Мясца ему, видите ли, захотелось, в чужую кастрюлю лапами грязными залез, — вставила свое словцо и Анна Михайловна.
Горбун перестал плакать, до него стали, похоже, доходить слова соседей.
- И как вам не стыдно, — покачав головой поддержала свою маму Люба.
- Да, может, он всю жизнь по кастрюлям и шарил, гад, а мы и не знали, — возмутился и Виктор. – Еще вот защищать приходиться!
- Отселить его от нас надо! — кричала из своей комнаты Маша.
- А что? Верно, — согласился Виктор, — напишем заявление, подпишемся все, и пусть убирают его от нас, куда подальше.
— А еще лучше — в тюрьму, туда и горбатых сажают, — вставила Анна Михайловна, — и кота его — на живодерню, а то он больно зажирел на чужой курятине.
Вера Ивановна покачала головой, взглянула на горбуна уже негодующе, махнула рукой и пошла к себе. Он попытался встать, но Виктор, вспомнив, как досталось ему самому от Степана, с удовольствием треснул горбуна по шее, и тот снова растянулся в луже, рядом со своей буханкой.
— А мы с мамой еще заступались за вас, — проговорила Люба и, взяв за руку мужа, увела его с кухни.