А Анна Михайловна беззвучно и незаметно плюнула на поверженного соседа и с довольной улыбкой победителя, тоже удалилась к себе.
Горбун лежал еще некоторое время на полу. Наконец встал и поплелся в свою комнату. Но уже через мгновение вдруг выскочил из нее и истошно закричал на весь коридор:
— Собаки! Все собаки!
Никто не вышел и, постояв немного, он тихо закрыл свою дверь.
Голова гудела от побоев и от тяжелых выводов, ранивших в самое сердце: «Люди меня били за то, что я залез в чужую кастрюлю!» Но его не волновало то, что это поклеп. Его убивало то, что они смогли в это поверить! «Раз били, значит, уверены, что я мог так поступить. Но почему?! Разве они не знают меня?!»
Он закрыл глаза и вдруг подумал: «Какой же я все-таки был счастливый до этого дня, как я хорошо жил, оказывается, и не знал этого, как славно все у меня было устроено… А теперь?».
На грудь как будто кто-то наступил ногой, не хватало дыхания. Во рту было сухо, он ужасно хотел пить. Подошел к мойке, но нет, не воды ему теперь хотелось. Он вдруг каждой клеткой тела, каждой частичкой души, всей своей сущностью захотел… водки! Именно водки и прямо сейчас! И при чем много водки! Большими глотками, прямо из горлышка. Он тотчас же вспомнил ее замечательный запах, вкус. Да-да, сейчас они показались ему самыми лучшими в мире, ему захотелось как можно скорее ощутить всю прелесть и ее воздействия! Чтобы она жгла внутри, чтобы мощно в голову ударила и выбила все то, что сейчас в ней буквально бурлит и кипит. Его сознание как бы заклинило на водке. Сначала водка! Потом все остальное, ему даже захотелось выскочить в коридор и снова закричать, чтобы слышали все: «Водки! Хочу водки!»
Появилась цель, а цель — это уже движение. А движение — жизнь! Он быстренько переоделся, умылся и достал деньги из комода.
Выйдя на улицу, вдохнул полной грудью свежий воздух, и тут же по привычке стал искать взглядом своего кота. Но того не оказалось поблизости.
«Ну и ладно, — подумал горбун. — Потом, все потом. Сначала водка».
Пройдя несколько шагов в сторону магазина, он остановился, застонал, вспомнив, что водку сейчас купить невозможно. Была в разгаре кампания борьбы с пьянством и алкоголизмом, водка была по талонам, и причем не всегда, а если и появлялась, то стоять за ней нужно было часами. Он решил пойти к старушке, живущей в том же доме, где на первом этаже находился магазин. Он знал о ней от мужиков, она была их палочкой-выручалочкой, в любое время суток у нее можно было купить водку, хотя, конечно, с наценкой.
Десятирублевую водку она продавала по пятнадцать рублей, а с недавнего времени стала продавать по двадцать. Мужики рассказывали, что кто-то из баб заложил ее участковому, и теперь торговала та уже без страха, но дороже, и нетрудно было догадаться, кому шла лишняя пятерка. Больше всего теперь горбун боялся, что бабули нет дома или, что у нее нет водки, или что-нибудь еще. Короче, он боялся всего, что могло помешать его цели… Но вот после стука в заветную дверь глазок изнутри на мгновение закрыла тень, и она отворилась.
Древняя бабушка в платочке смотрела на него с доброй улыбкой. Горбун поздоровался.
— Здравствуй и ты сынок. Наконец-то и и тебе я спонадобилась, — пошутила она.
Он совсем не ожидал такого приема и не знал, что ответить.
— Ты что, меня не помнишь? — продолжала бабка. — Вообще-то все старухи на одно лицо, потому что лица-то и нет — одно недоразумение. А я вот тебя на поминках много раз видела, скоро, наверное, и на мои придешь. Да ты не смущайся, приходи, я приглашаю тебя, обязательно приходи. Ну, отвечай мне, придешь или нет? А то скажу, что водки у меня нынче нету.