Наконец Федя появился. Он долго кряхтел, пока не перевернул медведя набок.
Ворвался чистый воздух, и тут же опустилась маленькая, но довольно крепкая рука Федора. Уже со второй попытки Василий оказался на свободе. Не в силах сдержать чувств, он бросился обнимать спасителя. Долго тискал его, поднимал и кружил, как ребенка, и даже всплакнул от счастья, повторяя тысячу раз, два замечательных слова: «друг» и «брат». Разве можно было представить себе повод больший, чем нечаянное спасение, чтобы выпить, не мешкая?!
После ста граммов они прошли к «взорванной» куче. Теперь-то было ясно, что за взрыв он принял ее ужасный рев, а взрывной волной, разметавшей хворост, была бешеная сила, с которой медведица ринулась на своего врага. Здесь была ее лежка. Сделав круг, медведица залегла тут со вчерашней ночи. Кто знает, может, больше она не поднялась бы и сама? Силы покидали животное, но он, совершенно случайно побеспокоил ее и здесь.
Они подошли к зверю. Медведица была необычайно крупной, с поседевшей мордой и отвислым животом. Василий не сдержался и пнул ее.
— Метаморфозка, мать твою! Сожрать меня хотела, но теперь мы с Федулом тебя на вкус продигустируем!..
Удивительно, но болезнь от такого необычайного стресса, напрочь покинула Василия, даже в горле перестало першить. Пока мороз не прихватил тушу медведицы, они принялись вдвоём снимать шкуру со зверя. И пока свежевали Фёдор рассказывал, каким чудесным образом оказался именно здесь, в самое нужное время.
— От братки, однако, домой ходи. А домой пустой засем ходи? Надо и дома приятный делай. К вам в тясть опять айда, опять хотел спилт доставай, не полусилось, однако. Ладно айда так домой. Недалеко отсюда, следы твоя замесяй. Твоя след есть, собаки, однако, нет.
- Убила тварь эта, Угрюмушку. Недоглядел.
- Залко. Холос собак. Твоя след, однако, криво ходи. Так ходи осень пьяный или сыбко больной. И так худо. И так худо. Зимой в тайга таким легко пропади мозно, если не в тайга вырос. Моя хоти догони тебе и помогай. Приятный делай. Потом твоя стрели два раза! Потом снова два раза стрели! В тайга это беда знацит. Моя к тебе сыбко беги, узе огонь переди гляди. Вдруг миска сыбко громко реви, потом ты криси сыбсе миска, как заяс писси.
- Надо же? А я и не слышал, что ору.
- И я бы ори. Нузно так сыбко ори, миску напугай надо. Когда рузыё на дерево бесполесно веси…
Василию очень стыдно было за свою промашку, ведь и по армейским законам нельзя оружие бросать.
- Дальше, дальше, Федь, рассказывай, куда пропал ты после, как завалил ее?
- А-а-а, — засмеялся Федор. — Моя стыдно мал-мал, однако признавайся… Яма не видал снасяла, а твоя будто из миски крисит. «Я внутри, даставай мене». Моя думай не миска это, а злой дух. Разве миска такой больсой селовек мосно проглоти? Думал его притворяйся, мёртвый, стоб и моя проглоти. Моя, как пуля, отсюда, однако, беги. Сыбко беги и думай. Себе холосо делай, приятный, а военный пропади? Нет, однако. Луце двоем пропади. Назад беги, яма узе замесяй и тебя из неё вынимай…
Василий не выдержал и снова с чувством обнял своего спасителя.
— Ты мне как братишка теперь, Федор. Я вечный твой должник.
Свежуя зверя Василий Удивился, что медведица вовсе не беременна.
-Старый просто не красивий, муж не найди вот и пустой. – Просто пояснил Фёдор.
Значит не было трнадцатого, тут сон явно намухлевал. И рана на лапе была не от пули, медведица, когда со скалы сорвалась видно повредила.
Закончив работу, Они выпили еще и поели горячей медвежьей печенки. Она показалась очень даже вкусной. Жаль только, что Угрюму не довелось. Постепенно практичный Василий стал приходить в себя и смекнул, что их «братские» отношения надо срочно обратить в свою пользу. Ведь по всем охотничьим законам медведь принадлежал Федору.
— Ну как, братишка, делить добычу нашу будем? – спросил несколько заискивающе Василий.
Федя же с хитроватым прищуром покосился на медведя, потом на Василия, а затем на фляжку.
- Я предлагаю честно, Федор. Тебе — мясо, а мне — шкуру. – Предложил прапорщик.
- Мне, однако, не надо мяса. – Загадочно улыбаясь ответил Фёдор.
- Да погоди. Я ж не все еще сказал, — заторопился Василий. – За шкуру и за спасение свое я тебе три литра спирта дам впридачу. Вот такую банку, — широко развел он руки перед Федором, как будто тот не знал, что такое трёхлитровая банка. — Ну, лады? — протянул он «братишке» огромную пятерню.
- Лады, — хлопнул тут же по ней Федор, как будто боялся, что военный передумает. – Только…
- Что только? – Насторожился, опять Василий.
- Мене мяса не нада.
- Да пойми ты, сын тайги, шкура мне позарез сейчас необходима, а в следующий раз ты шкуру заберешь.
- Не. Мене мяса не нада.- С хитроватым прищуром и так нивидимых почти, узеньких глаз настойчиво повторил Фёдор сделав паузу. А потом рубанул. — Мене и скура не нада. Мене толко спилт давай. Моя и так сыбко доволен будет.
«У-ф-ф, — перевел дух Василий, размышляя про себя. — Вопрос решили. Только вот поспешил я с количеством, пожалуй. Ну, куда ему столько спирта? Он, наверное, и не видал отродясь три литра чистогана? Ну ничего-ничего, за этот спирт он ещё попотеет».