Уже девять лет, как война закончилась, а Николаю Ивановичу Сотникову всё снилась она, проклятая, по ночам. Ведь от начала до конца её прошел. От Москвы до Берлина! Ему повезло — одним из немногих живым вернулся в родные оренбургские степи. Однако израненным и с крепко покалеченной правой ногой. Работать в колхозе трактористом, как до войны, уже не мог. Хорошо — железная дорога рядом, взяли стрелочником. Работа нехитрая. Сиди в будке и жди, когда диспетчер позвонит и велит стрелку ломиком ковырнуть. Звонки эти случались раз несколько за сутки, и то в основном летом, когда поезда с военной техникой и личным составом шли на учения. Эшелоны тут ходили только литерные, ведь те два направления, в коих пропускал Николай Иванович их со своей ветки, вели на военный полигон. И не какой-нибудь там дивизионный или даже окружной, а полигон союзного значения! Каждое лето на нём «Южные» с «Северными» воевали. Генералы тактику отрабатывали, солдатики — боевые навыки, а конструкторы с инженерами свои последние новинки вооружений испытывали. Как снаряды и бомбы рвались, слышно было даже в будке Николая Ивановича. А уж в деревушке его родной и подавно, ибо она ещё ближе к стрельбищам расположилась. Ахало порой так, что окна в домах дребезжали, и не только скотина, но и люди к этим взрывам привыкнуть не могли — вздрагивали, да приседали. А бывший фронтовик по привычке фронтовой первое время всё наземь кинуться порывался. Ну, как тут про войну забудешь? Однако как опытный боец он подмечал, что взрывы эти с каждым годом всё мощнее и мощнее. Не зря, значит, учёные хлебушек кушают. Не стоят на месте военная мысль и техника. Это радовало бывшего танкиста, ведь Советская Армия всегда должна быть готова к отражению любого агрессора. Хватит! Научены — сорок первым!
Он с удовлетворением наблюдал, что каждое лето всё больше техники и солдат вывозят на полигон. Хоть орудия на вагонных площадках аккуратно прикрыты брезентом, всё равно было заметно, что стволы у пушек и танков всё длиннее и тяжелее, а значит, и оружие это дальнобойнее и разрушительнее. И солдатики теперь оснащены, одеты и обуты справно: у всех автоматическое оружие, а в этом году и противогазами снабдили каждого, совсем в новехоньких, не стиранных ещё подсумках. В этот раз, похоже, намечалось что-то грандиозное на полигоне. Никогда ещё Николаю Ивановичу не приходилось столько составов пропускать. Эшелон за эшелоном катил. Техники немеряно завезли. Солдат — тысячи! И впервые он столько женщин видел в пассажирских вагонах для начальства. В гражданских платьицах и босоножках. Неужели жён разрешили брать?! Или маскировка такая? Может, это просто — спецы засекреченные? А ещё больше его удивляло то, что очень много скотины, живьём, на учения везли. И ведь не спросишь — военная тайна! Попробуй только, сунься к составу, даже когда поезд стоит. Часовой пулей так угостит, что слишком любопытного на погост свезут, а стрелку сразу внеочередной отпуск за бдительность предоставят. Однако Николаю Ивановичу повезло, и он смог таки получить какой-никакой ответ на вопрос, который его волновал больше остальных. Безусый паренёк с погонами младшего сержанта с одного такого состава заскочил к нему в будку за солью. Тут-то стрелочник и поинтересовался у солдатика, отсыпая соль в газетный кулёк:
- А чегой-то, паря, вы с собой на ученья столько скотины везёте? Неужели на провиант вся пойдёт?.. Нет, если тайна, то не говори, конечно, я сам воевал и знаю, что за разглашение бывает.
- Да я, батя, если честно сказать, и сам не знаю, — отвечал, беспечно улыбаясь, солдатик. — Краем уха только слыхал от офицеров,что стрелять, что ли, по ней будут с нового оружия. Но не мы, а лётчики, вроде, с самолётов. А для провианту у нас и тушёнки вдовольимеется.
- Ах, вот оно что! — понимающе закивал Николай Иванович. —И как я сам до этого не дотумкал? Всё правильно, всё верно. Не полюдям же палить? А оружие испытывать надо, это дело понятное инеобходимое даже.
Однако, провожая после этого разговора ещё один состав с жалобно мычащими и блеющими пассажирами, он посетовал вслух:
- А всё-таки жаль животину. Уж больно много её на мучения дана погибель отправляют.
Так как зарплата стрелочника, совсем — никудышная, а время свободного с этой работой хоть отбавляй, промышлял Николай Иванович для прокорма семьи из четырёх ртов ещё одним приработком — грибами. Хоть и небогата лесом была местная округа, однако, покатавшись на своём трофейном немецком мотоцикле по знакомым с детства колкам и ложкам, кое-что всё равно набирал. В солёном, маринованном виде, вкупе с молочком да отварной картошечкой, приправленной укропом, уходили дары леса за милую душу на соседней станции, куда свозил он их продавать на своём железном коне. Выручка с этой торговли была куда больше, нежели с его жалования и трудодней жены в колхозе, кои выдавались в основном мукой да кормами для скота. Когда супруга свободна была, она помогала грибы собирать. А с прошлого года Николай Иванович стал к этому делу приобщать и детишек, погодков: Наталку семи лет и Сашка — шести, коими обзавёлся уже после войны. Дочке, как ни странно, не по нраву сие занятие пришлось, собирала без охоты, больше на цветочки заглядываясь, да на комариков жалуясь. А Сашку промысел полюбился — за одно только, что на мотоцикле покататься вдоволь можно было. Лето и осень в прошлом году холодными выдались, но и дождливыми, а значит, и грибными. Уродилось их — хоть косой коси! Подзаработали семьёй неплохо. Одёжку с обувкой зимнюю, почитай, на одних грибах всем справили. А Сашок, к тому же, самый большой гриб нашёл. Не то что большой для него самого — малого, а такой, что больше этого гриба и отцу его видеть не приходилось. И, самое главное, боровик тот оказался чист и крепок, совершенно червём не побит и ни зверем, ни птицей не тронут. Никто не знал и не узнает уже, что на — царь-гриб этот, сам Николай Иванович первым наткнулся в ложке Дальнем, как он его называл. В тот раз в самой низине очень сыро было: грибы попадались измочаленные настолько, что хоть выжимай, так влагой напитаны. Вот и решил фронтовик, несмотря на больную ногу, влезть на самый высокий в округе холм, откуда даже уголок полигона просматривался. Влез с грехом пополам, отдышаться ещё толком не успел, глядь-поглядь, а он стоит себе красавец-богатырь на самом открытом месте: посреди полянки меж дубков и сосен. «Вот, мол, я! Бери меня скорей, пока не пропал я тут!» Подивился-подивился такому великану мужик, да и подумал: «А как радостно было бы этакое чудо деткам найти!».