— Что это с ним? А?
Друзья Обстолбека, не сговариваясь, бросились все вон, якобы менять декорации и поднимать занавес, на самом деле — просто ретировались, от ещё одного штрафа. Иван Сергеевич повернулся тогда к Обстолбеку, чтобы услышать ответ непосредственно от него самого. Терпение у парня лопнуло именно в этот самый момент, и он весь дым, так долго сдерживаемый в лёгких, выпустил прямо в физиономию начальника. И тут же лицо киргиза вновь стало прежним — добрым и улыбчивым. Зато Никудышкин от такого хамства, рассвирепел ещё более:
- Что такое?! — завопил он. — И здесь устроили курилку?! Беззарплаты оставлю! Уволю всех к чёрту!
Одним движением руки Никудышкин развернул легкого Обстолбека, выхватил папиросу и, ни о чём, не спрашивая, вытолкнул смиренного киргиза из кандейки, снабдив для скорости пинком. Когда остался в помещении один, то по привычке стал искать пепельницу, чтобы определить туда папиросу, но не нашёл и, к счастью, вспомнил, что хотел же именно сегодня развязать и с алкоголем, и с куревом. От одной только этой мысли лицо режиссёра растянулось в блаженной улыбке. Когда же от души затянулся от косяка… стоит ли говорить, какое блаженство он испытал. Ведь наслаждение тем приятнее, чем неожиданнее.
- Боже! Боже! Боже! — повторял Никудышкин в экстазе, закатив к потолку глаза. — Ну, до чего же бывает, глуп человек?! Когда самлишает себя — этакого удовольствия! Ну не дурак ли я был все эти бесконечные полгода, живя без водки и табака, словно животное?! Надоже?! Вот и головушка даже закружилась. Хотя, что же удивительного,после такого длительного воздержания! Гос-по-ди, — вытаращил вдруг в испуге глаза режиссёр, — да ведь так и совсем отвыкнуть от всех этих удовольствийможно же было!
После страшной догадки он с ещё большей жадностью бросился затягиваться и только потом, переведя несколько дух, решил прочесть на папироске, что же он такое курит. Прочитанное его очень удивило.
- Нет, — произнёс он со вздохом, — после крушения СССР всёиспортили. Даже «Беломор» уже не тот, совершенно на себя не похож.
После этой фразы он впервые хохотнул, но не заметил, что смех беспричинен. Причина вскоре нашлась. Он увидел на стене портрет Горбачёва, с воткнутой щепкой в родимом пятне на голове.
- Всё ты, сволочь! Бог шельму метит! Иуда генсековская! — сначала со злостью в голосепроизнёс он, грозя кулаком бывшему генсеку. А потом, закатываясьот приступа смеха и показывая пальцем на портет, еле смог произнести:
- Кукла Райкина! Так тебе и надо! Подкаблучник хренов! Ха-ха-ха!
Потом он увидел на полу невесть, каким образом оказавшиеся тут столбики из томов В.И. Ленина, на которых видно курильщики сидели и уже со слезою в голосе трагически произнёс, наверное, единственное, что он помнил из институтской программы «Истории КПСС».
- М-да. Вот вам и «апрельские тезисы», Владимир Ильич. Вот тебе, бабка, и Юрьевдень. Всё ведь похерили, Володя. Всё, что ты накарябал в книжках своих, все похоронили. И тебя даже скоро пожалуй… похоронят. Пустили страну с молотка! Да! Сталина на них нету! На смену честнымкоммунистам пришли — негодяи Фокусманы. И всё прихватизировали! А ведь он парторгом был, раньше собака! А теперь с израильским гражданством — «новый русский» видетели! Да! Свой театр имеет! И нас! И меня в нём имеет — тоже! А массы молчат… а НЭПмоны… ликуют!
Докуривая косяк, Никудышкин краснел, а мозг всё более дурел, и оттого, видно, ему вдруг захотелось донести свою правду, так сказать, до этих самых новых русских, метко, как он думал сейчас, названых им НЭПманами! Тут как раз прозвенел наипротивнейшей скрипучей трелью старый, проржавевший театральный звонок, призывающий артистов на сцену и подсказавший Никудышкину, где ждут от него его правдивого и осуждающего слова, эти самые враги советской власти! Любой индеец, глядя сейчас на Ивана Сергеевича, очень бы удивился, что сей воин после трубки мира отрыл почему-то топор войны.
На сцену оболдевший от анаши режисёр вышел, пошатываясь и ехидно посмеиваясь. Актёры сразу смикитили, что их коллега пьян и очень были этим удивлены, особенно тем, как быстро он сумел так нарезаться. На подмостках раньше времени возникла немая сцена, а Никудышкин подошёл как можно ближе к зрителям и глядя в зал с презрением и ненавистью, с пафосом произнёс:
- Что, господа?! Так называемые «новые русские»?! Посмеяться сюда пришли?! Да?! А над кем?! Над кем вы смеётесь?! Над кемсмеётесь, я спрашиваю?! Щелкопёры! Бумагомаратели! Хапуги, НЭПманы чертовы!.. Над собойсмеётесь! Обворовали Рассию-матушку и думаете, прорвались уже в дамки?! И навсегда?! Ан, нет. Не выйдет! Вон тот дурак, — показал он на артистаУклейкина, игравшего сегодня курьера, — по ходу пьесы объявитскоро, что едет, мол, ревизор!.. Ха-ха-ха-ха! А вдруг?! Вдруг он и всамом деле нагрянет?! А, господа хорошие?! Всамделешный! Всероссийского масштаба ревизорище! Уполномоченный, так сказать,всей полнотой вверенной ему измученным и обворованым народом власти?! Ах, какя хотел бы, чтобы поскорее это случилось! Я бы! Уж я бы тогда всемпоказал! Я бы тогда сказал вам! Вам! И всем поганцам-фокусманам!А ну-ка, пройдите-ка к стенке, господа хорошие! Попросил бы у товарища Сталина пулемёт! И вот этими самыми, — затрясся он вдруг перед зрителями, как в лихорадке, изображая стрельбу из пулемета, — вот этими самыми натруженными мозолистыми руками: тра-та-та-та! Тра-та-та-та!Ах-ха-ха-ха! Ах-ха-ха-ха! — закатился он в истерическом хохоте после импровизированной пулемётной очереди, от которой все в зале окончательно проснулись. — Что притихли?! Страшно, господа?! — продолжал нагонять в зал жути обкуренный режиссёр.— А призрак-то ходит по Европе! Да, он и не уходил никуда! Он вам ещё покажет! Кроваво-красный призрак коммунизма!
Первой вышла из оцепенения старшая Фокусманша, она подхватила по-хозяйски под локоть, снова закатившегося в истерическом хохоте анашиста и, прикрываясь веером, зашипела ему по-змеиному:
- Вы чтой-то себе тут позволяете, милый друг?! Совсем мозгипропили?! Вы нам спектакль провалите! Осталось-то — всего-ничего!Читайте свою роль и, может, ещё пронесёт?! — Затем присела накорточки, перед суфлёрской и зашептала туда, краснея от злости:
- А вы что, Дарья Даниловна, забыли свои обязанности?! Видите, Городничий по пьянке, текст забыл, так подскажите!
И тут из раковины понеслось такое торопливое, громкое и жуткое шепелявенье, что могло и стошнить.