А она говорит: «Слабо, значит. Кого напугался больше, меня аль высоты? Измельчал, выходит, нонешний мужик». Это, я понял, на мой средний рост намекает и на никчемность мою, как мужчины выходит. Ну, обозлился, конечно, и говорю: «Артиллерист я и, значит, не боюсь ничего и никого. А то, что я среднего роста, ты не гляди, я в корень пошёл!». Ну и полез, взбешённый, на кран — вперёд её. Там мы бутылку уговорили и Дуся, уже пьяная, давай приставать: «А ну, показывай свой корень, я словам не верю. Все вы хвастуны. Покажь и отпущу. Пусть это твоим подарком мне будет». И — хохочет, бесстыжая. А время уж к концу обеда, скоро народ попрёт, да и Валюха всегда ко мне в цех после перерыва заходила. Я, естественно, от ворот поворот ей, так она набросилась совсем своим неимоверным хамством и весом, еле отбился! Как слетел с крана, уж и не помню. Только с тех пор я очень хорошо стал женщин понимать, которые нападению маньяков подвергались. Валюха, увидев тогда бледность мою, с работы меня отпросила даже, думала, заболел я.
А эта Дуся ещё и фантазёршей оказалась, и сплетницей. Разнесла по всему заводу, что-то о нашем с ней эпизоде на высоте. Мужики подкалывать стали: «Ну, что, в обед опять с бабой Дусей кран будете раскачивать?» Но мужики-то — ладно. Бабы всего завода мной заинтересовались! Не токмо пролетарки, но итээровки в цех на меня поглазеть приходили, как на чудо. Через баб же знакомых узнал, что она меня каким-то гигантом в сексуальном смысле выставила. Слух о моём достоинстве дошёл и до Зои Абрамовны — главбуха завода. Впервые вдруг она именно с нашим цехом соблаговолила поехать на автобусе на вырубки, по опята. Какие ей грибы? У неё одна нога не гнётся. Так, представляете, выловила меня в лесу, схватила под руку, сквозь очки толстенные мне в глаза смотрит и так это ехидно спрашивает: «А мне вы, Юрий, свой любимый пенёк покажете?». Я не понял сначала, ведь не кто-то там — сам главбух со мной беседу ведёт. Отвечаю честно ей: «Я сам в этих местах впервые и где тут пеньки, мне неведомо». А она засмеялась, будто закашлялась, и говорит, не моргнув глазом: «Я в переносном смысле, я о тех ваших замечательных местах говорю, которые вы крановщице Дусе каждый день в обед показываете». Я чуть не упал. Смотрю на её лицо — сытое и рябое, да, к тому же, в родинках. Брови, как у Брежнева — срослись. Помада яркая, над помадой усики чёрные. Думаю: «Вот хоть режьте, но нет желания не токмо что-то с ней, но даже и вообще разговор вести об таких, сугубых отношениях. А вдруг тоже набросится?! Это ж не простая крановщица, против неё болевой приём не будешь проводить, как против Дуськи. И я так вежливо, как умел, разговор стал уводить от опасной этой темы интимности. А она прямо в лоб: «Весь цех тогда прогрессивки лишу!». Ну, что б вы на моём месте делали?.. Как не хотелось, а пришлось за цех порадеть. Уковыляли подальше, в глухую чащу с ней. Но. Насильно мил ведь не будешь. Ничего у нас не вышло. Осечка. Обыкновенный провал. Полнейший конфуз. Второе и последнее моё поражение на бабском фронте. А третье я бы никогда просто и не вынес. Мало того, что я нажил врага себе в лице неудовлетворённого главбуха, мы ещё и заблудились. Вышли к костру грибников наших к ночи. Они же без главбуха не уедут. Весь цех — виноватым, естественно, меня посчитал. А тут ещё и слухи поползли из бухгалтерии завода, что никакой я не гигант. А вовсе даже, рядовой импотент! Словом, пришлось мне с родного завода увольняться.