— А может, все зайдем? – пропела наивная и самя трусливая Ленка, которая не умела ругаться и которую, уже начал одолевать сон.
— Да, конечно! – состряпала ехидную гримасу Маринка. – Увидим все вчетвером одного жениха и как порешим: чей он?! Вечно ты глупость какую-нибудь съерошишь!
— Тогда Карпий пусть идет – попробовала изменить, не высокое о себе мнение подруги, Ленка. – Как-никак мужик всё-таки.
— Вот именно! Мужик! – опять разозлилась Маринка. – А мужику за каким лядом жених?! Я вообще не знаю, зачем он попёрся с нами?
— Так это ж нам женихи, а ему-то, наверное, невеста покажется – нашлась Ленка.
И бойкой Маринке, тоже не желавшей первой предбанник покинуть, последняя Ленкина мысль, наконец, приглянулась.
— А, что, Карпий? – обратилась она к парню, который сразу побелел, как полотно. – В самом деле. Покаж бабам пример!
— У-у-у меня – в испуге забормотал, заикаясь, юноша – жи-жи-живот болит. – брякнул он первое, что на ум пришло.
— У-у-у! – Замахнулась на Карпия, передразнивая его Маринка. –Жи-жи-жи! Юбку тогда носи, а не портки! Трус несчастный!
— Ладно! – махнула решительно рукой Глаша. – Так долго ждали и на тебе! По домам, что ль разбежимся?! Чему быть, того не миновать! Я первой пойду! Но учтите. Что увижу, никому из вас не скажу! Сами тож сходите, коль интересно!
— Постой! – остановила, схватив за руку подругу, Маринка. – А крест? С ним, конечно, не страшно. Но так ведь и гадание не получится. И плат надо снять, а волосы распустить. Ты что ж все забыла?
Глаша быстро сделала, как велела Маринка, но и крест, и платок отдала ни ей почему-то, а Елене.
В парилке привычно пахло вениками и липой, и это успокаивало. А когда Глафира затеплила свечи перед зеркалами, и от них стало еще и светлее, ей вообще показалось и вовсе, не страшно тут. Но, глянув мельком в образовавшийся коридор из отражающихся свечей в зеркале, напротив, почувствовала, как по коже у нее побежали мурашки. Девушка тут же отвернулась от жуткого стекла. «А ведь можно вот так вот просто посидеть, никуда ни глядючи и тогда вовсе не жутко будет — догадалась девушка. – А эти, пусть сами гадают, как хотят. Мне-то что?» Но тут же, дверь из предбанника со скрипом отворилась, насмерть перепугав Глафиру и, в нее заглянула Маринка.
— Я предупредить просто, – заявила она. – Что бы ты тут не хитрила, а гадала по-честному, как договорились! – И снова исчезла, хлопнув дверью.
«Вот ведьма! – подумала о подруге Глафира. – Уж такая проныра, такая проныра! Ведь будто мысли чужие читает!».
Глафира с опаской повернулась к зеркалам и тут ее осенила еще одна спасительная мысль: «А можно ведь глаза-то закрыть и тогда уж точно ничего не увидишь». Девушка так и сделала: зажмурила глаза и… тотчас же будто в дрему впала. Однако вскоре и очнулась, как ей показалось, от тяжелого взгляда направленного на нее из зеркала. От этого жуткого ощущения она тут же открыла глаза и увидела вдруг перед собой незнакомое, искаженное в злой гримасе лицо бородатого мужика! Глаша не успела толком: ни удивиться, ни испугаться, ни понять ничего, как в мгновенье ока… повалилась от чего-то на пол, роняя скамью, на которой сидела, и зацепив еще и пустой ушат с ковшом, повешенным на него. На грохот вбежали друзья и помогли ей подняться. В глазах у всех было больше удивления и любопытства, чем страха. А Маринка, заглянув повнимательней в лицо Глафиры, даже присвистнула по-мальчишечьи.
— Вот это да, Глаха? Кто это тебя так? Кого видáла?
— Кого-кого? Никого. – Кое как, приходя в себя ответила бледная, как полотно Глафира, машинально трогая саднящий правый глаз.
— А че ж упала? Никого… — допытывалась Маринка.
— Да, задремала… и… упала, вот….
— А глаз тебе кто тогда подшиб? – перебила подругу Марина и, взяв один кусок зеркала, поднесла к лицу Глафиры. Глаша даже ойкнула и отшатнулась, увидев в нем огромный, фиолетовый синячище у себя под глазом. У нее тут же брызнули слезы. Ведь по гаданию выходило, что тот страшный мужик из зеркала, что сунул ей кулаком и есть будущий муж: драчун и пьяница, наверное, который будет ее бить всю жизнь ни за что ни про что.
— Под правый глаз дал, — по-деловому рассудил Карпий, — левша значит.
— Эх, Глашенька, – чистосердечно сочувствуя подружке, пропела нежно Ленка. – Платок ты зря мне оставила, надо было с собой взять, да накрыть успеть зеркала-то, пока суженный не ударил. Какой он был-то? Красивый хоть?
От слова «суженный» Глаша вообще разрыдалась, уткнувшись лицом в плечо наивной, доброй Ленке.
— Ну, хватит горевать. Хотела судьбу увидать – увидала. Нечего тут слезы лить, другим тоже охота погадать. Валите все в предбанник! – уверенно скомандовала Маринка, надеясь, конечно, на платок, зажатый в руке и на свою природную ловкость. Уж она-то не даст себя в обиду, она не разиня, как некоторые, всё успеет вовремя.
Дверь вскоре за друзьями захлопнулась, и Марина удобно устроилась, не сводя с волшебного стекла сколь любопытного, столь же и уверенного взгляда. Долго ничего не менялось в зеркале, и Марина уж несколько раз зевнула и нетерпеливо стала ерзать на скамье, как вдруг, наконец… увидела! Нет, еще не увидела, а скорее почувствовала какое-то движение в глубине зеркала, в дальнем конце коридора, где оба ряда свечей смыкались друг с другом. Девушка, напряженно стала всматриваться в самые далекие огоньки и опять же прежде почувствовала, что к ней постепенно стало что-то оттуда приближаться. Походило это приближающиеся «нечто» лишь на черное, очень черное пятно, почти сливающееся с тем темным фоном в зеркале, что окружал свечные огоньки. Это пятно, казалось, осторожно кралось к ней из глубин стекла. Марина сумела уловить это потому лишь, что пару раз оно на мгновенье закрывало своей тенью несколько свечных язычков за собой. И эти заграждаемые на мгновенье им огоньки, находились каждый раз всё ближе и ближе к ней. Девушка уже держала наготове плат. Конечно, можно было бы накрыть зеркала уже сейчас и, страх подсказывал именно так и сделать, но любопытство сейчас брало над страхом верх. Хотелось ведь во чтобы-то ни стало, хоть на мгновенье увидеть свою судьбу. Марина, сейчас смотрела как лягушонок в глаза змеи, не в силах оторваться от магического действа, происходящего в зеркале. И вот, наконец, этот черный сгусток оказался рядом. Почти все свечи уже были закрыты им. Пятно начало принимать контуры схожие, с человеческими. Появилось подобие рук, ног и головы. Но черты лица пока не прояснялись, оставаясь всё так же, темны и размазаны. «Наверное, нужно еще немного подождать» — подумала Марина и сразу же после этой ее догадки из зеркала к ней потянулись… руки этого черного незнакомца! Вот тут бы самое время накинуть на зеркала спасительный платок, но… если бы Марина и хотела, она бы уже этого сделать не смогла…. все члены ее окаменели! Даже зрачки не двигались, ресницы замерли, дыхание и то будто прекратилось. А эти черные, причерные: ни то руки, ни то лапы, дотянулись уже до самого лица Марины. Они провели по ее щекам слегка, еле ощутимо и… в мгновенье ока скрылись в зеркале, а вместе с ними исчезло тут же и всё пятно! В стекле снова были видны лишь свечи…
— Как?! – вскричала в сердцах пришедшая в себя Маринка. – И это всё?! Я ж тебя так и не увидала! И ничегошеньки же не поняла! – кричала она, в растерянности уже повернувшись к друзьям, вбежавшим на ее крик.
Марине было обидно до слез, она шмыгала носом, готовая вот-вот расплакаться, как недавно Глафира. Глаша же, взяв один из осколков зеркала молча, без всякого злорадства, поднесла его к лицу подруги, и та увидела на обеих щеках своих… по шесть черных полос!
— Да-да – проговорила Маринка в замешательстве, трогая щеки, — он провел руками по моим щекам — увидев в зеркале, что чернота эта размазывается по лицу, она глянула тут же и на руки. Они тоже стали грязными. И то была… обыкновенная, печная сажа!
— Что ж это? – сквозь слезы проговорила Марина. – Суженный-то мой? Печник выходит, что ли?
На что все трое друзей не выдержав, расхохотались.
— И шестипалый, притом. – Выдавила сквозь смех Ленка. – По шесть полос ведь на каждой щеке, тебе оставил. Я сосчитала.
— Смеетесь?! Да?! – прошипела, сощурив маленькие глазки, Маринка. – Поглядим, что вам привидится! – Подошла к уличной двери, набросила крюк и, прижавшись спиной к ней, предупредила:
— Никто не выйдет отсель, пока все там не побывают, — и указала пальцем на дверь парилки, за которой только, что гадала сама.
Ленке сразу стало не до смеха, она жалобно глянула на Карпия, и тот к всеобщему удивлению, на этот раз спокойно, без лишних уговоров, шагнул за порог предбанника. А, че больно раздумывать? Когда ему-то бояться уж точно нечего. Не девка он, чтоб суженный ему показывался и в морду буцкал. «Отсижу в парилке свое – прикидывал он в уме, — и больше никогда в подобные глупости бабьи, ввязываться не стану…».
Однако и Карпию пришлось кое-кого в зеркале-то увидать. И был это отрок лет двенадцати. Симпатичный такой, румяный, как девка, с завитками льняных волос, с черными, как угольки хитрыми глазами и белыми, как сахар зубами. Появился он почти сразу в стекле, как только Карпий глянул в свечной коридор. Неожиданно, словно черт из табакерки вырос пред очами. Улыбнулся Карпию приветливо, будто давнему знакомому и даже подмигнул одним глазом. Растерялся, конечно, парень, а вот испугаться и не успел. Пропал отрок, так же внезапно, как и появился. Карпий и так был тугодум, а тут ведь пришлось решать две не простые задачки: к чему, например, этот паренек в зеркале ему показался? И?.. стоит ли вообще, о нем девкам говорить? Ведь не поверит Маринка. Наверняка скажет, что он трус — в зеркало не глядел, а что сбрехать поумнее, ума-то, мол и не хватило. Однако вскоре, как ему показалось, он придумал-таки, что соврать такого, во что и эта бестия поверит. Когда Карпий вышел, Марина, тотчас раздвинув подружек в разные стороны, подлетела к нему и, склонив голову набок, недоверчиво спросила:
— Что это ты, Карпий, сияешь, словно красно солнышко? Пряник, что ль тебе там показали?
— Тебя, Маринка – лыбясь еще шире, соврал Карпий. – Тебя, как счас вот и видал в зеркале-то!
Ленка с Глашей расхохотались на это, а Маринка чуть не задохнулась от возмущения.
— Да, ты?.. Ты?! В своём ли уме?! Че брешешь-то тут?!
— Истинную правду вам всем говорю! – Перекрестился даже с дури Карпий, боявшийся Маринки поболее, наверное, чем кары Небесной. – Тебя увидал! Потому и не испугался нисколечко!
— Боже-Боже! – схватилась в панике за голову Маринка. – И за что мне такое наказание?!
И это означало, что Карпию она… поверила. Глаша тоже поверила, ведь перекрестился человек. А потому пошутила:
— Знать быть тебе, Карпий, нитолько ее женихом, но и печником. Ха-ха-ха! Али угольщиком? Токмо… токмо… палец шестой еще отрасти! Ха-ха-ха!
Ленка ж верила всегда и всем. Сама бесхитростная была и от других ждала того же, а, потому услыхав сейчас, что в зеркалах ни только страшное видят, но и вполне обычное, тоже несколько успокоилась и долго ждать себя не заставила, зашла за заветную дверь, без понуканий. И действительно, увидала она в зеркале вполне обычное: хлев! И вроде даже, как свой хлев. Только скота в нем много. Отродясь их семья столько скотины не держала. И лошадки там были и коровы, а в самом дальнем стойле у омёта с сеном, за толстой бревенчатой, крепкой калиткой… бычара шумно дышал. Да огромный такой бугаино! Весь черный, а глазищи такие… будто он только человечинкой всю жизнь и питался! Поглядели они друг другу в глаза. Бык на девушку со злостью, а Ленка больше с удивлением, нежели со страхом. Тут видение и пропало. Глядела-глядела Елена в стекло, но так больше ничего и не показалось ей, а как истолковать, что увидала, сама не могла. Когда же друзьям по простоте своей всё, как было рассказала, то вместо подсказки от них, только дружный хохот товарищей услыхала, да еще с шутками, да подковырками. Уж Ленку-то на вранье никто никогда не ловил. Однако ведь нитолько ее видение, но и всех остальных толком будущее никому из них не открывало. Так и осталось оно в непонятном тумане. И разошлись ребята по домам, после вроде и удавшегося гадания, но всё-таки в полном недоумении. И… с каким-то нехорошим, тревожным осадком на сердце…
2