Комедия в двух актах.
Время действия: середина девяностых ХХ века.
Место действия: село Российской глубинки.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
1.Дед Демьян – старик, за 80 лет. С длинной седой бородой и всклокоченными длинными волосами. Несколько не в себе, но довольно подвижен. В — серой длинной рубахе навыпуск, ниже колен, рукава широкие, коротковатые, босой.
2.Баба Вера — Невестка деда Демьяна, лет шестидесяти. Хозяйка дома. Одета обычно, по-деревенски.
3.Евгения — старшая дочь бабы Веры лет сорока. Худая, высокая, вечно недовольная. В очках. Платье на ней старомодное, тёмное, ниже колен, на шее — крупные, яркие, дешевые бусы.
4.Макар — муж Евгении — подкаблучник, наивный оптимист сорока лет. (Одет по-праздничному: тёмные брюки, белая рубашка, огромный, безвкусный, пёстрый галстук).
5.Зина — средняя дочь бабы Веры, лет тридцати пяти. Симпатичная, стройная, умеющая одеваться. Артистка провинциального театра, давно живет в небольшом городе.
6.Эрнст — ухажер Зины, адвокат лет пятидесяти, с учтивыми манерами, в тонированных очках и седоватом, кучерявом парике.
7.Феня – младшая дочь бабы Веры. Тихая, добрая женщина лет тридцати. Одета скромно, аккуратно.
8.Василий — муж Фени. Тридцати лет. Бывший мелкий воришка-неудачник и любитель поблатовать. Костюм, рубашка, под рубашкой тельняшка, без галстука.
9.Акоп Откопян — авантюрист-кладоискатель. Трдцати шести лет. С характерной кавказской внешностью: большим носом, небольшими усами и небольшим акцентом. Постоялец бабы Веры. В костюме без галстука и в кепке «аэродром».
10.Жора — племянник бабы Веры, демобилизованный со срочной службы морской пехотинец. Худой, с высоким голосом, очень слабохарактерный. В военной форме.
11.Юля — невеста Жоры. Восемнадцати лет. Грудастая, крепкая, романтичная и наивная. (В очень коротком платье).
12.Поп. Настоятель местного прихода, отец Серафим. Сорокалетний крупный, дородный, веселый мужчина. Не дурак выпить и закусить. В рясе и наперстном кресте.
13.Лукерья — соседка бабы Веры лет пятидесяти. Крупная, плотная, бойкая и шумная. Всегда в фартуке.
14.Мекин – местный участковый милиционер. Молодой, худосочный и уже зависимый от «зеленого змия». Носит небольшие усики. В милицейской форме.
15.Тимофей — муж бабы Веры, ее ровесник. Умный, крепкий мужик с небольшой аккуратной бородой. В казачьей фуражке, косворотке, в штанах с ломпасами, старомодном сертуке и керзовых сапогах.
Все действие пьесы происходит в большой горнице деревенской избы. На сцене сама горница предстает в виде трапеции, большее основание которой раскрыто перед зрителем. Вдоль дальней от сцены стены, представляющей малое основание трапеции, расположена русская печь. Справа от печи за занавесочкой виден вход в спаленку. Слева от печи, маленькое помещенице, в котором виден умывальник, с ведром воды на табурете и ковшом. Слева от него, ближе к зрителю вход в избу. На правой стене икона. Под ней висит большое зеркало. На этой же стене ближе к зрителю, окно, выходящее на огороды. В левой стене напротив тоже окно, выходящее на улицу. Между окном и дверью висят ходики с кукушкой. Под левым окном скамья, под правым диван. Посреди горницы стоит длинный стол торцом к зрителю, около и под ним табуреты.
АКТ ПЕРВЫЙ
Занавес поднимается
В горнице трое. Хозяйка Баба Вера хлопочет у печи, гремя ухватом и чугунками. На печи, похрапывая и посапывая, спит на спине Дед Демьян. На табурете, ерзая от нетерпения и, то, и дело, поглядывая на свои наручные часы, сидит Акоп. Баба Вера выходит из горницы, и в раскрытую дверь слышны деревенские звуки: кудахтанье кур, гоготание гусей, мычание коров. Она с руганью выгоняет кур с крыльца. Дверь закрывается и, на мгновение, Акоп и Дед Демьян, остаются — вдвоем. Акоп, крадучись, подходит к иконе, осмотрев ее, спешит к часам с кукушкой, достает огромную лупу из кармана и начинает их скрупулезно разглядывать, как вдруг Дед Демьян, с громким возгласом, отрывает спину от лежанки, вытягивает руки вперед и начинает отрывисто дышать и стонать. Кавказец, напуганный, мечется между дверью и печкой. Дед Демьян испускает с хрипом вроде бы последний дух, брякается на спину, затихает без движений и звуков, и рука его безвольно повисает вдоль печи. Акоп орет в испуге что-то нечленораздельное, тут же вбегает Баба Вера, Акоп продолжая орать, показывает ей на деда Демьяна. Они вместе, с криками, кидаются к деду и трясут его за руку. Дед выдергивает у них свою руку, садится на печи, свесив ноги и спросонок, непонимающе смотрит на них. Затем, придурковато улыбается и начинает, как ребенок, болтать ногами.
Акоп. (Радостно, с облегчением.) Фу-у-у… живой, оказывается! Слава Богу! А то, как застонет, потом, как захрипит!
Баба Вера. Приснилось чтоль че, дед?
Дед Демьян. (Продолжая улыбаться и как бы кивая на Акопа) Дерьмо!
Акоп. (Без обиды и тоже улыбаясь) О?! Опять дедушка — на меня ругается.
Баба Вера. (Махая на деда рукой.) Да ну его! Только и знает свое «дерьмо» талдычить. (Отходит опять к своим чугункам и объясняет на ходу постояльцу.) Не ругается он. Просто, после инсульта, кроме этого поганого слова ничего сказать толком не умеет. Правда, «нака» еще говорит. Очень уж он эти «наки» после болезни полюбил. На сладкое, видите ли, потянуло. А до удара только горькую порол, до последнего дня, не смотря, что уж за восемьдесят. Мало того, в каждой деревне по подружке-старушке у него было, да. Ну, а толкового послушать у свекра мово и до болезни было нечего. Сплошной мат-перемат. Вот Бог-то болезнью и наказал, наверное. А вообще-то, Акоп Закакович…
Акоп. Закапович, бабушка. За-ка-по-вич. Слово по-русски есть «закапать», вот на это слово очень похоже мое отчество.
Баба Вера. Для нас больно мудрено. Никак не привыкну.
Акоп. А вы, бабушка, меня просто Акоп зовите.
Баба Вера. (Швыряясь в печи) Его ведь как удар хватил? Дедушка-то наш две бутылки денатурату в одну харю свою бородатую одолел, да. И в парную полез. На пологе инсульт его и застал. Не помер, Слава Богу, отошел. Правда, не без помощи Акулины – нашей деревенской (запинаясь) эсры… эксты…, короче, колдуньи. Так она сразу сказала: «На ноги поставлю, но будет дурак-дураком». По-ейному и вышло. Ходит-то, бродит — бедолага, но два слова только мусолит и соображает как дитя. Однако – работящ, стал, никак раньше. Что ни заставь, все сделает. И силенка в руках – ого-го! Память, лучше, чем была, стала. Не курит, не пьет теперь. Так что, болезнь ему в чем-то и на пользу пошла.
Акоп. На пользу окружающим, я бы сказал. Нет-нет, избави Бог от таких… социальнополезных болезней. (Обращаясь к Деду Демьяну.) не курить, не пить и при этом только работать на кого-то. Какая это жизнь?
Дед Демьян. (Вздыхая.) Дерьмо.
Акоп. Пойду я, бабушка, во двор покурить, пока здоровье шутку и со мной не сыграло… человек, пока жив — должен стремиться к удовольтвиям. (Выходит из избы, но тут же, врывается – обратно, с криком.) Идут! Идут, наконец-то! Мужчина без очков и женщина в очках!
Баба Вера. То Женька, наверное, с мужем. Первые пожаловали, ничего странного в одном селе живём.
Входят в избу. Первой Евгения с небольшой сумкой, за ней Макар с бутылкой в руке, которую ставит сразу на стол. Оба безвкусно одетые, веселые.
Евгения. (Целуется с матерью.) Здравствуй, мам.
Баба Вера. Здравствуй, доченька. Здравствуй, Макарушка. (Целует и его в лоб.). Знакомьтесь (Показывает на Акопа.) Это мой новый постоялец.
Завидев гостей, Дед Демьян сползает с печки.
Макар. (Первым протягивает руку Акопу) Макар – муж Евгеши, зять Бабы Веры.
Акоп. (Пожимая руку Макара и кивая, Евгении.) Очень приятно. Почвовед — в отпуске.
В это время, подкравшийся сзади Дед Демьян сильно бьет по плечу Макара. Тот делает от удара по инерции несколько шагов, но, обернувшись уже, радостно кричит:
Макар. О?! Давно не видались, Дед Демьян! (Дед Демьян жмет руку Макару, тот морщится и ойкает от боли. Бросив руку Макара, Дед Демьян семенит к Евгении и поглядавая на её сумку, жалобно просит.) «Нака. Нака».
Евгения. (Ласково) Здравствуй, дедуличка. Есть. Есть, конечно, «нака» для тебя. А как же? (Порывшись в сумке, достает «Чупа-чупс» и подает деду Демьяну.) У нас ведь теперь все наоборот. Не я у тебя, а ты у меня будто внучок. Держи, мой золотой.
Дед Демьян. (Буквально выхватывает конфету и тут же, засовывает ее за щеку. Семенит к печке и, оборачиваясь, с наслажденьем сообщает.) Нака — дерьмо! (И залезает на печь).
Баба Вера. (Обращаясь к Евгении.) Поздновато что-то вы. Я, чаяла, раньше подойдете, ведь в одном селе живем.
Макар. Так Евгеша сказала: «Че спешить? Гусь у мамани, всё равно только часам к трем поспеет».
Евгения. (Выразительно стучит по голове.) Причем здесь гусь?! У нас и свои есть. Пока со скотинкой, пока с детьми управились. Да и раньше трех часов Фенька с Васькой не приедут.
Баба Вера. Если вообще еще автобус не отменят.
Акоп. (Смотрит на свои часы, затем подносит к уху, слушает и трясет их. Возмущенно.) Мои опять встали! Проклятые китайцы! (Идет к ходикам с кукушкой, раздраженно оборачивается). А на этих вообще пять часов уже.
Евгения. (Спокойно.) Да часики эти — очень древние, живут давно своей жизнью. Сколько захотят, столько и показывают.
Акоп. (В недоумении пожимает плечами). А зачем их тогда?.. (машет безнадёжно рукой). Пойдем, покурим, что ли Макар, за компанию.
Евгения. Макар мой не курит.
Акоп, махнув уже раздраженно рукой, выходит из избы один.
Евгения. (Кивая на закрывшуюся за Акопом дверь.) И давно вы этого квартиранта к себе пустили?
Баба Вера. Сегодня суббота? Ну, так выходит – в среду. А в пятницу утром, представляешь? Уже клад у нас в огороде отыскал. Мы всю жизнь прожили – ничего никогда не находили. А этот носатый, такой полозучий, такой беспокойный, всё землю в огороде тыкал, тыкал железякой своей, щуп называтся, и, видать, ящик-то с золотом и нащупал.
Евгения. (Переглядываясь с Макараом.) Постой-постой, мам. Какой еще клад? Какой ящик? Ты это о чем?
Баба Вера. Так разве ж отец вам сегодня ничего не сказал?
Евгения. Про клад, ни-ни. Сказал только, чтоб обязательно были, мол, вся родня собирается совет держать.
М а к а р. Сказал, что гусь будет запечённый.
Е в г е н и я. (Поворачиваясь к Макару) Заткнись ты со своим гусём!.. (К Бабе Вере). Жорка ведь с армии возвращается. Я думала, на дом ему скидываться, али строиться помогать. А тут… не уж-то всамделишный клад, как у Быковых, лет десять назад?! Помнишь, Макар? (Толкает локтем мужа.)
Баба Вера. Что Быковы?! У них сапог с медяками, а у нас, Акоп этот, сундучище тяжеленный выкопал. Кованый, да с вензелями, с
именем барским выбитым. Тут уж не медь, а, поди, золото с бриллиантами! Так носатый сказал. Он же ученый-почмамед. Он знает.
Евгения. (Испуганно.) И где ж он? Сундук-то этот?
Баба Вера. За печку пока спрятали.
Макар. А зачем спрятали-то, маманя?
Евгения. (Зло.) А за тем, за самым! (Пихая локтем Макара) Не раздражай меня, колхозник!.. Мам, а можно хоть глазком на золото взглянуть?
Баба Вера. Нельзя пока… закрыт он на старинный нутреннóй замок с хитрым секретом. Отец велел открыть только, когда все соберутся. Чтоб потом разговоров и пересудов не было. Вчера заставил меня всем телеграммы разослать. Феньке с Зинкой отослала. К вам он сам зашел. А Жорка уже две недели с Чукотки едет, со дня на день ждем. (Слезно) Все глаза в окошки проглядела.
Евгения. (Возмущенно.) А причем Жорка-то здесь?! Мы-то хоть дети ваши родные! А он, всего лишь племянник! И умом он никогда не отличался. Что он с золотом-то делать будет?!
Баба Вера. (Возмущенно.) Замолкни, несчастная! Он сиротинушка, нас с Тимофеем папкой и мамкой с детства зовет. Хорошо, отец твоих речей не слышит, он бы тебе задал! Разве можно сироту обидеть, а как людям в глаза потом смотреть?.. Насчет ума же, вот что тебе скажу: Макарушка твой недалече от Жорки ушел.
Макар. Это вы об чем, мамань?
Баба Вера сердито махнув рукой, выходит из избы, не отвечая.
Макар. Чёй-то маманя рассердилася, Евгеш?
Евгения. Не пойму я, Макар, ты тут сидишь или на ферме бугаям своим хвосты крутишь? Клад нашли всамделишный в земле родительской! А делить собрались со — всеми! Ладно б, только промеж нас — трёх сестер, а то ведь Жорке, как младшему, наверняка больше всех отвалят! Так всю жизнь было! Его с детства баловали. И что ж нам с тобой достанется?! Крохи?!
Макар. Да ладно, Евгеш! Мы же и без клада счастливо жили, ну и без него дожили б…
Евгения. (Перебивая и зло.) Молчи, дуралей! При людях еще не ляпни, что мы так счастливы, что от клада готовы отказаться! (Идет к зеркалу и обмахивает раскрасневшееся от волнения лицо. Баба Вера входит в избу. Евгения
бежит к ней на цыпочках. Шепотом.) Носатому тоже от клада отвалите?
Баба Вера. А куды деваться? Он же нашел. Вчера, знаешь, какой скандал закатил нам с отцом?! Кровь-то — южная, горячая, да и жадюга видать — не хуже тебя. (Передразнивая Акопа) «Только с вами, Тимофей Иванович, и вашей супругой делиться согласен! – все орал. – Потому только, что ваша земля!» А отец его урезонил. Говорит: «И дом, и земля давно на детей переписаны, в равных долях денежного исчисления. Нам со старухой ничего не надо, а вот с ними, сынок, тебе придется поделиться». Так почмамед этот всю ночь курить ходил. Я глаз не сомкнула, а вдруг зарежет, и сундук сопрет?! Без отца с ним лучше о дележе разговор и не заводить.
Евгения. (Грозя кулаком на дверь.) У-у! Понаехали тут! (Мечтательно.) Эх, одним глазком бы на сокровища взглянуть…
Баба Вера. Не знай еще, как открывать его без ключа-то будете.
Макар. Деда Демьяна попросим, он любой запор сломает. В прошлом годе, помните? Когда председатель ключ от сейфа потерял? Дед расправился с сейфом, как со скворечником. Исковеркал его так, что все документы, которые там были, в — труху! Председатель еще плакал потом.
Баба Вера. Носатый-то вам сломает — вместе с дедом! Он говорит, похоже он сам на него какие-то виды имеет.
Евгения. (Начинает ходить по комнате, нетерпеливо перебирая свои бесвкусные, огромные бусы.) Ну, отчего же сестры-то не едут?! Так хочется, чтоб всё поскорее…
Макар. И чего ты так разволновалася, Евгеш? Покраснела вон вся, вспотела.
Евгения. (Зло) И покраснеешь, и вспотеешь, пожалуй! Когда вся жизнь загублена в захолустье! С плебеем, вдобавок!.. (Мечтательно) А ведь я умная, образованная, красивая женщина! И вот, наконец-то, кажется, справедливость восторжествовала! Свершилось! Ах, как бы меня сейчас утешило жемчужное ожерелье! Золотой браслетик змейкой, колечко с бриликом, ну, и наличными бы, с мильон, хотя б! Зелеными, конечно! Господи, неужели теперь я могу расстаться с этими опостылевшими мне стекляшками и пластмассовыми безделушками! (Идет к окну, выходящему на огороды, на ходу снимая с себя бусы, швыряет их в форточку. За окном слышится, чье-то: «Ой!» Все поворачивают головы в сторону окна, но всем приходит видно одна и та же, мысль, что просто показалось).