Патриарху Московскому и Всея Руси Кириллу
Кремлёвский хозяин в одну из бессонных ночей, остался недовольным после просмотра географической карты своего Государства. Север страны показался ему слишком пустынным. На широте Полярного Круга, от западных границ СССР до самого Урала — не единого города. Ведь, если вдруг грянет интервенция с севера, кто первым встретит врага? Этот стратегический просчёт Сталин решил исправлять немедленно. Он распорядился срочно вызвать к нему, прямо сейчас, всех необходимых для решения этой проблемы наркомов. И, когда те, с ещё заспанными лицами склонились над его столом, вождь ткнул в карту трубкой и негромко, но вкрадчиво, с нажимом, произнёс:
— Здесь должен быть город… Причем в кратчайшие сроки…
К счастью, в том месте, куда указал товарищ Сталин, оказались богатейшие запасы каменного угля, а значит, население города будет, чем занять, и расстраивающемуся Ленинграду уголёк этот как раз пригодится. Однако, возводить город за Полярным Кругом, в дикой тундре, на Вечной мерзлоте, придётся только из привозных стройматериалов. Необходима для начала железная дорога…
И она была построена. Причём – «естественно» – в кратчайшие сроки, как потом и сам город, получивший название «ВОРКУТА», что в переводе с ненецкого языка означает «КРАЙ БЕЛЫХ МЕДВЕДЕЙ». Железнодорожную ветку отважились даже протянуть еще глубже в тундру, до конечной уже станции – «ЛОБЫТНАНГИ».
Но… Если ставить подобные, героические задачи из высоких кабинетов не сложно, то претворять их в жизнь самим строителям, пришлось через неимоверные испытания и огромные, невосполнимые человеческие жертвы. Вся эта северная магистраль и новый шахтерский городок, стоят на костях заключенных, коих без зазрения использовали тогдашние правители на самых трудных участках социалистического строительства.
Коротким тундровым летом подневольных врагов народа, заживо буквально, заедали кровожадные комариные орды, от которых, даже северные олени спасались только бегством к Ледовитому океану. Но, что можно оленю, то нельзя зэку. Попробуй только, побеги… И, если лето хоть слегка подслащивали голубика с морошкой, то зима с лютым морозом и сильнейшим, всепронизывающим Северным ветром отыгрывалась на заключенных со всей своей природной жестокостью. Ведь, телогрейки, шапки и валенки выдавались им только бэушные, а чаще — доставались просто от ушедшего в мир иной товарища. Люди чахли в лагерях от различных заболеваний, а зимой обмораживались и простывали поголовно все. А так-как, из лекарств был только кипяток, зэки мёрли в тундре, как мухи. Но это не тревожило вождей. На место умерших подвозили новые вагоны со свежевыловленными английскими шпионами, многие из которых не смогли бы, и на карте показать, где находится эта злополучная Англия. Зэков хоронили, понятное дело, без гробов. В вечной мерзлоте невозможно было вырыть могилу, а посему трупы сволакивали просто в какой-нибудь овраг, в котором за короткое тундровое лето и снег-то не успевал стаивать. Тела эти многие годы могли представлять для здешней фауны пищевую ценность. И при всём этом, с бедных людей требовали ещё и ударный труд, вся слава которого была, потом на многие годы, приписана лишь комсомольцам, ведомым и направляемым всегда мудрой и непогрешимой коммунистической партией… Нет, среди зэков тоже были: и комсомольцы, и коммунисты, но, конечно, уже бывшие. Как формально, так, и по сути. В таких условиях, быстро терялась вера даже у самых ярых и оголтелых фанатиков, в какие бы то ни было, политические идеалы. Здесь верили только в сухие портянки, теплую баланду и натопленную буржуйку в бараке. А молились лишь о том, чтобы угля для неё хватило до будущего завоза. То, что молились, тоже можно было сказать лишь с большой натяжкой. В диком холоде и голоде, в рабском положении, униженные и оскорбленные, изнурённые тяжким трудом, находясь под постоянной угрозой смерти и верующие люди, очень скоро забывали своих богов. Но, где бы, ни находились люди, даже если, им кажется, что они брошены и напрочь всеми забыты, рядом с ними всегда присутствуют Силы, которые заинтересованы в них до самого последнего вздоха, а иногда и люди, которые Силам этим служат…
Среди заключенных лагеря, зазимовавшего в тундре по причине ранних холодов, которые помешали строителям, этим летом дотянуть ветку до Лобытнангов, появился забавный поп. На фоне во всём разуверившихся зэков, он стал ярким исключением. Забавным его считали не только потому, что он и тут не бросил молиться по нескольку раз на день, снимая шапку даже на ледяном ветру и отбивая поклоны, никого не стесняясь. Но и потому, что с лица его не сходила блаженная улыбка — будто его и здесь всё устраивает, будто ему и тут хорошо. Можно было б этого сельского батюшку просто за дурачка посчитать, однако быстро разобрались, что это не так. Отец Василий Подберёзкин был начитан, много знал, и с ним трудно было спорить, а споры, пожалуй, были единственным развлечением у зэков, в затяжную заполярную пургу, когда их выгоняли из бараков только на поверки и на расчистку от снега проходов между лагерными строениями. Главным оппонентом отца Василия в бараке, где обитал он, всегда выступал на позиции ярого атеиста Яков Зусман. У Якова хорошо был подвешен язык, да и слыл он самым грамотным зэком не только в бараке, но и во всём лагере. У него, единственного, среди заключённых, были настоящие, шерстяные носки, из толстой, теплой верблюжьей шерсти. Ими наградил его на днях, приурочив это к Новому году, сам хозяин лагеря! Зусмана начальство постоянно привлекало к работе со сметами, к бухгалтерскому учёту и другой мудрёной документации. Способный еврей, еще на воле поднаторевший в бумажных ухищрениях и жонглировании цифрами, замещал своим ударным бюрократическим трудом весь персонал лагерной канцелярии. Конечно, его премия – шерстяные носки, с лёгкостью могли перекочевать на огромные ступни единственного уголовника в бараке по кличке Змей, спавшего рядом с Зусманом и ближе всех к печке. Но рассудительный Змей знал, что при первом же шмоне охрана отберёт у него эти носки. И станет их носить тогда какой-нибудь краснопёрый, которых он ненавидел больше всех на свете. А потому он посчитал, что пусть уж лучше носит их еврей, который ему первому приносит все штабные новости. Хитрый Зусман сумел хорошо устроить и своего земляка из Одессы, собрата по крови, Марка Мазура, которого в зоне называли просто Мазуриком. И по фамилии эта кличка к нему, буквально, напрашивалась, да и из-за должности истопника канцелярии, отчего роба его всегда была чёрной от угольной сажи. Молодой еврей буквально боготворил старшего, хорошо понимая, что его благополучие в лагере очень зависит от расположения к нему Якова. А потому в спорах Зусмана с попом (всегда, естественно, на религиозные темы), он буквально глядел в рот Якову, всегда поддакивал ему, шумно радовался, а иногда даже хлопал в ладоши, когда соплеменник отпускал какую-нибудь удачную или лихо закрученную фразу. На стороне же отца Василия, как правило, никто не выступал. Население барака слушало их диспуты, казалось, с полным безразличием. Однако все-таки слушало.