Опять же по грехам человеческим, появился в этом селе ещё один дурачок. Мать его вела распутную жизнь в городе. Пила крепко и гуляла. Спроси, от кого родила – не сказала бы, потому что и сама не знала. Родила-то – случайно. Проглядела просто, пропила, просрочила – пришлось рожать. И вот – наказание за разгульную жизнь – дурачок. Вот он – перст Божий! Задумайся, женщина! Остановись! Остепенись! И неси покорно крест сей теперь до самого гроба, замаливая, сей грех…
Ан, нет! Зачем задумываться?! Это скучно. И пить она продолжала, и жить в том же духе, и если ей и здоровый ребёнок не нужен был, то уж больной – тем более. И свезла она его в деревню к матери. А у той полно своих забот: и скотина, и сад, и огород, и какой домино! За ним одним сколько ухода надо! Так что, рос дурачок сам по себе. От матери же его не только помощи какой, вообще: ни слуху и ни духу. Ни разу так здесь и не появилась. Больше сын с матерью не видался. Когда бабушка его устала, наконец, от земных трудов – и возраст, и болезнь дали о себе знать – потянуло её, как это и быть должно – к Богу. Нужно было: и свои, и дочери грехи замаливать. В их деревне церкви не было, поэтому продала она свой дом и купила хибарку в Батрацком. Год исправно походила в церковь и тихо умерла на новом месте. Деньги, оставшиеся от продажи дома, завещала богомольной соседке-старушке, чтоб следила за внуком. Та обещанное выполняла: обстирывала, и кормила его.
На новое место дурачок прибыл уже тридцати лет от роду, хотя выглядел гораздо моложе, даже в щетине. Брили его опекуны – бабка с дедом – только по субботам в банные дни. Как говориться, полку дурачков в Батрацком прибыло.
— Скоро нас звать будут – не село Батрацкое, а село — Дурацкое, шутили сельчане.
Новенького звали Васей. Он был маленький, кругленький с небольшой вертлявой головкой на толстой шее, на коротко стриженой голове у него проглядывали почему-то седые корешки волос.
Вася не был совсем уж дебилом, с ним можно было и побеседовать, хотя и недолго. На пару-тройку вопросов он мог сносно ответить, потом его заносило и он нёс всякую околесицу. Этот бедный Вася страдал ещё и эпилепсией. Падал он всегда неожиданно и вдруг, в припадке, словно мячик, мягко перекатываясь с одного бока на другой. Бился несильно и недолго, но выходил из приступа очень тяжело. После него вид у дурачка ещё более был жалок, верхняя губа подбиралась, а нижняя отвисала. Голубые глаза его светлели, и делались ещё более пустыми и бессмысленными, дыхание было прерывистым. Он стоял на четвереньках и долго не мог встать на ноги. Не мог понять, бедолага, что с ним произошло. А потом целый день отлёживался у себя в хибарке, обычно плакал и жаловался: «Вася болеет, болеет Вася».
Обычно же нрав у Васи был веселый, он всегда интересовался техникой. Увидит, что мужик под машиной копается и сразу к нему. И тут же любимую скороговорку: