— А папа с мамой?
— Наркоманы они. Не то по Москве бродяжничают, не то сидят оба в тюрьме, а может, и померли. Вера Дмитриевна сама не знает.
— Бедненькая, — вырвалось со вздохом у Николки. — Ни в чём ей в жизни не повезло.
— Ну почему же? — возразила сестра. — Зато она очень красива на личико. Я её видела летом. Глазищи огромные, голубые, волосы белые-белые и вьются. Старухи куколкой её называют. Только зачем ей красота, когда кости у нее постепенно в хрящи превращаются. Забыла, как эта болезнь Катькина называется.
— Послушай, Валя! — твердо произнёс Никола. — Не называй ее, пожалуйста, Катькой. Что она тебе сделала плохого?
— А что она мне сделала хорошего?
Николка вытаращил в изумленьи глаза на сестру и буквально задохнулся от возмущения, не зная, чем ответить на такую её бессовестную реплику.
— Да ладно, не тужься, Толстый! И не красней. Знаю я, почему ты за неё заступаешься. Услыхал, что красивая, а красивых всем жалко.
— Да вовсе и не поэтому!
— Ага, не поэтому, — передразнила сестра. — Скажи-ка лучше, что теперь делать станешь? Ведь письмецо-то всё-таки действительно ты обнаружил. Выкинешь его? Или, может, за Деда Мороза для инвалидки потрудишься? Ты ведь теперь спать не сможешь, ты же у нас добренький.
— Так! — бледнея от ехидного тона и слов сестры, проговорил волнуясь Никола. — А что бы ты сама сделала на моём месте?
— А что я? Я не виновата, что она больная и что родители у неё уроды!
— А она?
— Что — она?