— Да мы! – Вторили женщины друг другу, наперебой восхваляя себя. – Да нас!
— Да камнями таких надо! Камнями насмерть забивать! – Вдруг, неожиданно громко и злобно, заглушила всех густым басом «интеллигентная».
Воцарилась тишина. Ведь сразу и непонятно было, кого это – камнями?.. Но именно эта пауза и дала возможность заметить в женской компании новую особу. Ею оказалась древняя старушонка. Никто и не заметил, когда появилась эта манюсенькая, сгорбленная бабушка, с подожком в руке. В огромных «демисезонных» валенках с калошами и тряпичной сумкой, волочащейся по земле. Она всё это время тоже тихонько кивала головой, очевидно соглашаясь со всеми: только наглухо запечатанная платками и шалью её головка заставляла сомневаться, что старушка эта вообще что-либо слышит. Заметив, что никто больше не говорит и все смотрят на неё, она подошла, с трудом волоча валенки, почему-то именно к «интеллигентной», и задрав голову, снизу – вверх, пропела тоненьким голоском:
— И мне… и мне её жалко… такая молодая… как бы не застудилась…
Повернулась к пьяной и медленно прошаркала к ней. Отогнала, крутившуюся рядом, собачонку, порылась в сумке и, достав пачку старых, жёлтых газет, осторожно подложила под голову спящей. Поправила одежду на ней, волосы, перекрестила. И тяжело вздохнув, села напротив, замерев в неподвижной позе, решив, похоже, охранять женщину до пробуждения. Но вскоре, не поворачивая головы, снова запела слабеньким дрожащим голоском:
— Красивая… молодая… глупенькая ещё. Ей за мужем бы ходить. Деток рожать, да растить. А водка, она что ж?.. Она и здоровых мужиков ломает. Не то, что нашу сестру. Проснется, ей самой стыдно будет… ну, да кто ж в молодости не ошибался? Все где-нибудь, да спотыкались. Мы ведь все – не святые. Все грешны. А потому… Жалеть друг дружку должны… жалеть… так ведь, сестры? – Она повернулась к женщинам.
Но «сестер» уж и след простыл… ведь подошёл автобус…