— Да это всё Алиса с путешествиями навыдумывала – робко, оправдывался мужчина. – Я пытался отговорить, да куда там.
— Плохо, когда жена не слушается мужа… — Покачал головой осуждающе священник — Но ещё хуже, когда оба они — крещённые люди, венчанные, а церковь не посещают… отсюда и все их беды. А, жёнушка, ваша, извините, очень горделива. Господь же гордых не любит… а особенно, когда горделивы женщины. Гордыня застилает глаза человека и очи его духовные, всё он видит, искажённым, как в кривом зеркале. Ну, а наказать, коль Бог захочет, то прежде разум и отнимает. Это не ново, это и, вы, поди — слыхали. Так, что коль, жена ваша, сама не смириться вообще, и с потерей дочери тоже, а – главное, с волей Божьей, Которому все и всё принадлежит, ей только хуже будет, и никто уже не поможет… однако молитесь. Вы ведь всё-таки венчанные и крещёные. Господь — милостив и не таких — вразумлял. И я помолюсь… — Со вздохом сожаления священник перекрестил, на прощание мужа Алисы, который и благословения-то взять толком не умел, и, показав жестом, что деньги не возьмёт, отправился пешком вниз по лестнице, с шестого этажа…
Открывая дверь, Михаил перекрестился не умело, переживая о предстоящей разборке с женой, которую та обещала, но на его счастье, Алиса была очень занята очередным, телефонным разговором с дочерью, в котором жаловалась Джейн, на всех окружающих и родных, и просила поскорее забрать её к себе в Англию…
Однако приходили к Алисе и очень краткие по времени просветления, когда, будто впервые увидев на фотопортрете любимой дочери чёрную ленту, она в одночасье вспоминала, что та всё-таки умерла. И тогда наступали моменты ещё более худшие для родных, нежели, когда женщина была уверена — в обратном. Она принималась безудержно рыдать, обвиняя всех в смерти её дочери и кричать в истерике, что не хочет жить.
Так как Михаилу надо было работать, а Ричарду учиться, наняли сиделку, которая должна была приглядывать за Алисой. Лучше конечно было бы мать пригласить, но её пока и в известность о болезни дочери не поставили. Не потому, что жалели сердце старухи, а потому, что вообще с родителями Алисы эта семья не зналась, дочь стеснялась излишней простоты своих родных. Нанятая старушонка, была набожной, простой женщиной и однажды в минуту очередного «просветления» больной, когда Алиса каталась по полу в страшной истерике по поводу кончины дочери, она, не понимая, как помочь той, в конце своих беспомощных причитаний, перемешанных с молитвами, произнесла, короткую, народную мудрость: «Бог дал, Бог взял». И… это, как ни странно моментально подействовало на хозяйку, она тут же перестала рыдать и уставилась с пола, на старуху взглядом змеи, которым та удостаивает обычно лягушонка пред тем, как его проглотить. А вскоре и зашипела по — змеиному — так, что на смерть перепугала свою жертву.