— Эй, Абрек! Как дела? Куда бежишь, брат?
Очень серьёзный, со множеством шрамов на морде, закалённый в боях пёс обернулся, услышав свою кличку, но, поняв, что за ничтожество отвлекло его от очень важных собачьих дел, недовольно рявкнул и потрусил дальше. Вспомнив, что у него в руках душистый, ещё горячий лаваш, Меджнун страстно вдруг захотел поделиться им с псом и побежал за собакой, то и дело, окликая по имени. Волкодав изредка оборачивался и вскоре стал бежать медленнее, будто маня мальчика за собой. Только за околицей деревни Меджнуну удалось нагнать Абрека. Так же, как и к буйволу, с некоторой опаской, но, стараясь как можно приветливее улыбаться, Меджнун стал подступать к овчарке с угощением в вытянутой руке, тогда как собаке с её отличным обонянием давно было известно, что в ней. Но этот пёс, в отличие от многих, умел принимать подарки с достоинством, он будто ждал, оставаясь на месте, а хватит ли у тщедушного паренька храбрости дотянуться до самой его морды? Но и этот экзамен Меджнун провалил с треском. Почти у самой цели рука его предательски дрогнула, и кусок лаваша оказался бы точно на земле, если бы не реакция вечно голодного Абрека. Он не только успел поймать падающий кусок, но и в мгновение ока проглотил его! Из-за такой поспешности пёс не понял даже, а съел ли он вообще что-нибудь. А потому ринулся обыскивать угощальщика. Несколько раз он обошёл мальчика вокруг, по-хозяйски, тыча носом, во все его карманы. Но поиски съестного оказались напрасными. Когда же Меджнун предложил ему от безвыходности виноград, пёс с остервенением стал зарывать его, а потом, задрав заднюю ногу, выказал полнейшее презрение, к ни в чём не повинной ягоде. Затем, воровски оглянувшись и убедившись, что их никто не видит, неожиданно вскочил сзади на мальчика и, положив ему на плечи свои тяжеленные лапы, стал вдруг совершать непристойные телодвижения. Меджнун попытался освободиться от перепутавшего всё на свете кобеля, однако тот так грозно зарычал ему в ухо, что Меджнуну пришлось оставить эти попытки. Хорошо ещё, псу скоро наскучило измываться над юным созданием и он, будто вспомнив что-то срочное, спешно ретировался прочь. А проливающий горючие слёзы обиды, Меджнун, кинулся в обратную сторону — в свой любимый лес, где благосклонная судьба подарила ему в утешение — замечательное зрелище! Он увидел всего в нескольких шагах от себя самых красивых, самых грациозных на свете животных — джейранов. Они пробежали небольшим табунком, конечно же, заметив его, но всегда осторожные антилопы почему-то не были напуганы присутствием мальчика. Они нисколько не прибавили даже в скорости, пробегая мимо него. Каким ветром занесло их в лес, столь близкий от человеческого жилья? Ведь редко кому удавалось увидеть их и в горах хотя бы раз в жизни! А Меджнуну повезло! Но он никому не стал рассказывать о чудесной встрече, потому что боялся, что дедушка с Магомедом, тут же пойдут с ружьями, выследят и убьют редких и таких замечательных животных, которых издревле считают эталоном красоты. «Она подобна джейрану!» — так обычно говорят на Востоке об очень красивой девушке.
Но все эти приключения казались Меджнуну теперь такими далёкими. Ведь ему пошёл тринадцатый год, а брату так вообще исполнилось восемнадцать, когда из-за болезни отца им пришлось поселиться в Зейве. Горный воздух, на который так все надеялись и рассчитывали, не очень-то помогал больному. Он всё больше худел и всё чаще кашлял. Деньги, которые были получены от продажи бакинской квартиры родственникам в рассрочку, таяли так же быстро, как и его жизнь. Не выдающиеся светила от медицины, не народные лекари и знахари, не дорогие импортные и дефицитные лекарства пользы не приносили. А на операцию отец сам не соглашался.
Зачастил в их дом и мулла из Зарговы — ближайшего к Зейве аула, что находился выше в горах. Авторитет ислама в сельской местности и в годы советской власти был сильным. Они подолгу о чём-то беседовали наедине. Отец после этих встреч даже пробовал читать Коран на азербайджанском языке и учить молитвы, ведь утопающий хватается за соломинку. Но, видя, что и это ему не помогает, забросил священную книгу. Он почему-то уверовал вдруг в выдуманное им самим чудо, что с наступлением весны он ни с того, ни с сего, начнёт поправляться. Брошенный Коран подобрал Меджнун и стал, скорее, от нечего делать, почитывать его, многого, конечно, в нём пока не понимая. Он даже тайно пробовал молиться о выздоровлении отца. Но, ни опыт самовнушения, ни чьи-либо молитвы отцу не помогли. Больше того, именно весной, как это часто и бывает с тяжелобольными, он и умер, успев, правда, проводить Магомеда на срочную службу в Советскую Армию.
Меджнун горевал и плакал по отцу даже громче и дольше сестёр. По одному этому и то можно было судить, каким добрым и чувствительным сердцем наградила его природа. Так случилось, что первыми похоронами в жизни Меджнуна стали похороны отца. Меджнуна очень удивило, что кладбище, на которое, почти бегом понесли покойника, потому что отец умер в полдень и надо было спешить, оказалось совсем не там, где он думал. Потом уже, когда в доме их всё вернулось на круги своя, мама рассказала ему ещё одну легенду Зейвы: легенду о старых кладбищах, которые находились рядом с аулом. Мусульман там не хоронили. Очень давно первые жители Зейвы, когда стали умирать их родственники, выбрали для могил именно это место, которое теперь и зовётся старым кладбищем. Но нашли там более древние захоронения азербайджанцев, которые жили тут когда-то, в далёкой древности, ещё до основания Зейвы. Как и основатели Зейвы, для своих покойников предки выбрали то же место, но похоронены эти люди были по христианским канонам! С крестами на шее. Потом уже, в советское время, в Зейву приезжали и учёные, которые нисколько этому не удивились. Ведь Византия — православная империя — имела огромное влияние на эти земли и на жившие тут народы и племена задолго до пророка Мухамеда. Уже гораздо позже персы, пришедшие с востока, насадили здесь ислам силой. С саблей у шеи заставили принять азербайджанцев их веру, сделав шиитами. Ну, и раз так случилось, мусульмане Зейвы решили присмотреть другое местечко для своих покойников. Оно оказалось и подальше от аула, и в более неудобном месте…
Быстро пролетели два года службы Магомеда, вернулся он в родной аул в красивой форме воздушного десантника. Счастливая, гордая за сына мать рыдала перед односельчанами на груди героя, увешанной аксельбантами и множеством воинских значков. Сёстры Магомеда тоже гордились братом, хвастаясь им перед потенциальными невестами Зейвы. Меджнун же очень переживал тогда, а сможет ли и он вот так же достойно исполнить свой воинский долг, чтобы не уронить честь семьи. Ведь Магомед каждый день пугал своих родных армейскими порядками и историями, и больше всего Меджнуна, которому только предстояло всё это впереди. Перед матерью теперь была главной задачеё — женить поскорее старшего сына, ибо по обычаям, пока не женат старший из детей, младшим дорога к свадьбе заказана.