Степан. (Невозмутимо, жуя рыжик) Это все — глюки. Это бывает, я тоже ведь перепивал, Адольф… Ох, и хороши рыжики! Ядреные! Попробуй!
Адольф. Неверующий ты Фома, Степан. А меж тем, если у меня получится вступить в контакт с Бигфутами… если эксперимент удастся (со слезами в голосе), то я стану героем мировой сенсации и самым известным человеком в стране! Тогда мой рейтинг так скакнёт… что победа мне юудет обеспечена в районе! А потом, пожалуй, и в области, а там, глядишь, я и… президент России! (Достаёт платок, сморкается и вытирает глаза).
Степан. Одно не пойму… у тебя-то, ладно, — «крыша» от денатурки протекла. Но как профессор сумел поверить в эту хрень, да еще какие-то виды и планы насчет тебя иметь?!
Адольф. Так меня же вылечили, брат. Выписали ведь. А вот он… (со вздохом сожаления) он пока, ещё лечится…
Степан. (Удивлённо.) Постой-постой! Он-то, что в дурильнике делает? Разве не сам лечит?
Адольф. Внесу ясность, брат. Во-первых, это не дурильник, а психиатрическая больница. А, во-вторых, он никогда там не лечил… но сам, время от времени проходит там курс лечения.
Степан. Так он?! Тоже… сумасшедший?! А каких же щей, тогда, он профессор?!
Адольф. (Несколько тушуясь.) Профессор — это его партийная кличка, брат. Так он велит нам себя называть. Он создал и зарегистрировал эту партию, нашел спонсоров. Сам назначил себя секретарем организации. Партия ему доверяет. Он руководит нами прямо из больницы.
Степан. (Хлопая себя по коленкам, хохочет.) Ха-ха-ха! Ну и насмешили вы со своим чокнутым профессором. Выборы выконечно с ним выиграете. Но местные конечно… в своём дурдоме, когда окажешься вместе со своим вождем! Ха-ха-ха!
Адольф. Напрасно так пессимистично шутишь, Степан. Профессор Кикиморов говорит, что многие великие политики имели диагноз шизофрении. Но это ничуть не мешало массам выбирать их своими вождями. А насчет Биг Фута (Достает из кармана конверт, а оттуда – пучок шерсти.) Вот, посмотри. Этот клок волос, очевидно, с его спины. Я нашел это, на днях, на хуторе в той бане на пологе. Очевидно, именно там у него лежка.
Степан. (Машет руками.) Убери, убери эту гадость! (Затыкает нос.) Воняет-то как?! Ты уверен, что это со спины?
Адольф. (Обиженно убирает конверт, с клоком шерсти в карман.) Напрасно ты так, брат. Профессор Кикиморов…
Степан. Стоп! (Хватаясь за живот.) Не произноси больше его имени…. Это у меня от него, похоже, в животе теперь бурлит и крутит.
Адольф. (Идет к рюкзаку и показывает.) Товарищи по партии помогли собрать снежному человеку паек: картошки там, моркошки, капустки немного. Мы просто обязаны сберечь этот национальный реликт.
Степан. Ну, а выпить ты ему может тоже взял, раз он че-ло-век?
Адольф. Четыре бутылки денатурата.
Степан, Не обидится? За денатурку-то?
Адольф. Почему? В нашем районе все ее пьют. Ну и он ведь, тоже… как бы… из местных. Профессор Кикиморов….
Степан. Все, все, все! (Хватаясь за живот.) Больше не могу терпеть! Побежал до ветру! Проклятый ваш Кикиморов! (Выбегает из избы.)
Адольф. (Глядя ему вслед.) Диарея – первейший враг для политика! Не дай Бог, вот так вот, на выступлении, среди масс срезаться…
Прохаживается по комнате с важным видом, держа руки за спиной. Останавливается у зеркала и начинает гримасничать и жестикулировать, как будто позирует перед публикой или телекамерами. Затем хватает табурет и ставит его перед зеркалом, другой табурет ставит уже на него. Получается подобие трибуны. Приняв важный вид, начинает произносить речь.
Господа! Гм-гм… (Снова срывается с места, хватает графин и стакан со стола и тоже ставит на импровизированную трибуну. Поднимая руку в приветственном жесте к зеркалу, торжественно и с пафосом…) Хао, господа! Леди энд джентльмены! (Со слезой в голосе.) Дорогие земляки!.. Наконец! (Снова с пафосом.) Наконец, справедливость восторжествовала! Впервые в истории… президентом России стал!.. Я бы сказал, ярчайший представитель… партии «национал-зеленых»!.. Известный всей стране. Ботанико-биологический, а также патолого-алкоголиче… гм-гм… Извините. А также известный политический деятель – Адольф Гирькин! (Трижды бьет себя кулаком в грудь.) То есть – я! Я! И еще раз – я! (Засунув руку за лацкан мундира, а другую, убрав за спину, он замирает в гордой позе перед зеркалом, выпятив грудь. Вдруг, откуда-то сверху, раздается громкий и строгий голос его матери.)
Голос матери Адольфа. (С осуждением.) Так значит это все-таки ты?!
Адольф испуганно озирается вверх и, засунув палец в ухо, трясет им, будто в ухо попала вода.
Голос матери Адольфа. Признавайся, Адольф! Это опять твоих рук дело?!
Адольф. (Жалобно.) Мама, ты здесь? Ты опять пришла меня ругать?
Голос матери Адольфа. Я буду приходить, пока ты не сознаешься!
Адольф. (В испуге отходит от трибуны в сторону двери.) Ты не права, мамочка. Я не брал папин костюм.
Голос матери Адольфа. Не лги, Адольф! Ты и так долго водил нас с отцом за нос! Только ты мог это сделать, бессовестный! Все костюмы отцовы на птичий рынок перетаскал! Мужику уж и одеть нечего! Маньяк чертов!
Адольф. Это все Степка, мамочка! (вполголоса и указывая на дверь) Степка Ряхин.
Сверху, слышится громкое и грозное мужское покашливание.
Голос отца Адольфа. Кхе-кхе!
Адольф. (Испуганно оборачиваясь и глядя в потолок.) Папа?! Ты тоже здесь?!
Голос отца Адольфа. И уже давно, сыне! Так что ты там про Степку брешешь, негодник?!
Адольф. (Пятясь к столу, со слезами в голосе.) Это все он придумал! Он старший, папочка, пусть и отвечает!
Голос отца Адольфа. Ага, сыне! Щас! Щас кто-то за все ответит! Тьфу-тьфу! (будто плюют на руки.) Га! (Слышится удар ремня.)
Адольф. (Подскакивает, крича от боли и держась за заднее место.) Ой, больно! Не бейте, па! Это… эже не педагогично!..
Голос отца Адольфа. А сменять отцов костюм на морскую крысу и кактус – педагогично?! Га! (Слышится опять удар и стоны Адольфа.)
Голос матери Адольфа. Всыпь ему еще, Антоша, по тому месту, чем он думает! Чтоб он в жизни сам не имел ни одного костюма!
Адольф. Больше не буду! (Залезает под стол и кричит уже оттуда.) Это Степка Ряхин! Он все придумал, честное пионерское! (Открывается дверь, входит Степан, идет к умывальнику и споласкивает руки.)
Степан. (Ворчит.) А, может, это всё-таки рыжики?
Адольф. Это Степка меня подговорил! Он меня и первый папин костюм научил на аквариум сменять.
Степан. (Подходит и заглядывает под стол.) Ты, что ль, Адольф, кричишь?.. Зачем ты под столом? И врешь зачем?! Разве ж я тебя такому учил?
Адольф. (Вполголоса) Да это я так, Степа. Нарочно… чтоб, просто отстали…
Степан. Кто?
Адольф. Родичи.
Степан. Чьи?
Адольф. Мои.
Степан. (Растерянно.) Так они ж….
Адольф. (Настойчиво.) Ну, скажи скорей, нет их, что ль? Ушли?
Степан. (Оглядываясь испуганно.) Они ж померли… (Крестясь.)
Адольф. (Вылезает из-под стола, озираясь и отряхивая коленки.) Помереть-то померли… (Трогая со стоном побитый зад.) Да, видно, не совсем. Достали уже со своими мещанскими замашками. Представляешь?! Они всю нашу домашнюю фауну, всегда называли — скотом!
Степан. (Понимающе) А-а-а! Понятно. Опять значит белочка навещала, голоса чудились? (Хлопает по плечу Адолбфа.) Президент ты наш будущий. Недолеченный.
Адольф. (Смущаясь) Да нет, брат. Какие там еще голоса? Так… скорее отголоски. (Со страхом озирается на потолок, достает пузырек с таблетками и пытается заглотить целую горсть. Давится, кашляет.)
Степан. (Бежит к «трибуне».) Что ж ты, на сухую-то, пилюли пить собрался?! (Наливает почти полный стакан и несет Адольфу запить. Тот, не глядя, хватает стакан и выпивает до дна.)
Адольф. (Утирая рот платком.) Ух, хороша!
Степан. Да, хороша на этот раз медовуха вышла.
Адольф. (Испуганно.) Ме-до-ву-ха?!.. Ты что ж, брат, нарочно мне ее подсунул? Мне ж нельзя! Что ж теперь будет?!
Степан. (Хлопая себя по лбу.) По запарке вышло, Адольф! Извини… а зачем же ты все до дна выдул, коль нельзя?
Адольф. Привычка, брат, привычка. (Глянув на часы.) Ну, да мне пора, выдвигаться на заброшенный хутор, выполнять партийное задание. (Одевается. Степан помогает ему.)
Степан. Давай-давай, пока не захмелел. Что ж, и заночуешь там?
Адольф. Скорее всего, в бане и придется.
Степан. (Испуганно.) С ним?! И не боишься?!
Адольф. (Радостно, и уже пьяно, смеясь и показывая на Степана по-детски пальцем.) А-ха-ха! Значит, поверил?! Поверил, всё-таки! (Хлопая в ладоши.) Что есть он — Снежный человек!
Степан. (Смущенно.) Да ни в чё я не поверил. Так… переживаю просто за тебя. Не чужой же, все-таки.
Адольф. (Со слезами в голосе.) Спасибо, Степа. Выиграю выборы (Покровительственно кладет руку на плечо Степана.), сделаем из твоего охотхозяйства «Малое Задолбаево» — большущий заповедник! Разведем Биг-футов и создадим все условия для оседлой жизни этого уникального этноса — снежных человеков. И назначу я тогда тебя своим заместителем по внешним сношениям с ними. (Повязывает шарф и одевает перчатки.)
Степан. По каким, говоришь, сношениям?
Адольф. Внешним.
Степан. (Вполне серьезно поддерживая тон брата.) Спасибо, и на этом. Но я подхожу больше для силовых структур.
Адольф. (Подняв руку в приветственном жесте, опять неразборчиво сквозь шарф.) Хао!
Степан. (Отвечая тем же жестом.) Хава, брат, хава.
Адольф выходит.
Степан. (Крестит той же рукой дверь и, поворачиваясь к залу.) Да… окромя простуды наши коновалы ничего лечить не могут. До больнички-то Адольф, пожалуй, лучше был. (Идет к трибуне и разбирает ее. За окном слышен шум автомобильного мотора. Степан идет к окну и из под ладони всматривается в него.) Ну, вот и охотнички пожаловали! Ба?! Да опять на новом «Джипе». Смотри-ка? Забуксовали на опушке. Ну и что, что «Мерседес»? Снег-то нашинский, русский! Он немецкую технику с войны не любит! Шиш — вот выйду толкать, сами пихайте! Животы-то нажрали на горе народа. Избраннички вы наши! Мать вашу! Тьфу, на вас! (Вздыхая.) Однако подолгу службы привечать их придется. (Идет к столу и хлопочет у него, выставляя стаканы).
В сенях слышится тяжелый топот ног и строгое покашливание. Степан, волнуясь, в последний раз глядится в зеркало, поправляя бороду. Дверь открывается и в нее входит важный и надутый Подлюкин. На нем пальто «а ля Шаляпин», с меховым воротником, и шапка «Гоголь».
Степан. (Спешит к нему и, подобострастно расшаркиваясь, лакейским голоском.) Здравствуйте, Иван Петрович! Прибыли, наконец?! Намучились, наверно, дорогой-то? Метет-то ведь как?!
Подлюкин. Здравствуй, Степан. (Здороваются за руку. Степан помогает Подлюкину снять пальто.) Давно б уже прибыли и не намучились, если б ума хватило на нашем «УАЗике» поехать. «Мерс» этот — поганый ни хрена по снегу не прёт. На нем только девок катать, да на разборки пацанам ездить. И то, в черте города. (Под пальто у Подлюкина красный фрак, коротковатые зеленые брюки, желтые носки и белая рубашка с синей бабочкой. Поправляя бабочку, к Степану.) Вот видишь какой прикид? Сроду не думал, что малиновый пиджак носить стану. Но… надо соответствовать нашему дурацкому времени. Хотя знаешь Степан… мне это время нравится! Все умные люди при делах,при власти, при деньгах. А дураки… (Осматривает брезгливо с ног до головы Степаны) они всё так же в валенках, безлошадные с фигой в кармане… ну и так далее. Ты только Степан не принемай на свой счёт, это я так… про других дураков упомянул.
С т е п а н. Ну… так ведь и я ж… в валенках, безлошадный и с фигой…
П о д л ю к и н. (Хлопая по плечу Степана). Да какие твои годы, Стёпа, ещё заработаешь и поездешь на «Мерседесе». (Отходит от Степана к столу).
С т е п а н. (Семеня и глотая слюну). А разве можно заработать… на целый «Мерседес»?!
П о д л ю к и н. (Безразлично). Наверное можно… я не пробовал. (Спешно меняя тему). Мы прямо с презентации нового детдома. (Идет к зеркалу, поправляет фрак, расчесывает бакенбарды.) С нами иностранец, Степан. Австрийский банкир. Очень обидчивый и занудистый субъект. Надоел, как банный лист. Ты с ним, это… слова-то фильтруй. Обидного чего не скажи. Он по-русски шпрехает. В том году, дурак, дал нам кредит на детский дом. А где я ему столько сирот у нас в районе возьму? Ну, и домашние мои…. меня уговорили, этот чертов «Джип» на его кредит купить. Года не прошло, а сумасшедший австрияк уже прикатил, поглазеть на детский дом. Да если б я и захотел, не успел бы построить! У нас же не турки. Свои чурки строят. Пришлось ему дачку мою недостроенную, четвертую, показать. Что я для — младшенькой, в три этажа, затеял. Поверил, вроде, басурманин, что это и есть детдом. Поохотимся, отдохнем у тебя тут, и – «ауфидерзейн, дядя!» А там уже вплотную и к выборам приступать надо. (Оборачиваясь к Степану.) Имей в виду, Степан, я с тобой так откровенен потому, что знаю – ты многим мне обязан! Нравится тебе здесь, егерем-то? Лучше, чем в пастухах-то было.
Степан. Да… привык уж, Иван Петрович, за два года-то. Хотелось бы, правда…. хоть раз зарплату получить. Два года денег в руках не держал.
Подлюкин. Получишь. Подержишь…. после выборóв. Только голосуй, как надо, и родным подскажи, за кого свой правильный выбор сделать. Мне сейчас каждый голос будет на вес золота…. (Глядя в окно, презрительно.) Вот — дурачье! Простого дела нельзя доверить! Машину не могут из сугроба вытолкнуть! Ну, как?! Как с такой командой можно на выборá выходить? Особенно новый зам. огорчает, ну разве ж это зам?! Тьфу! Просто галушка какая-то!
Степан. А как же Гадюкин? Ваш прежний зам?
Подлюкин. (Оборачиваясь.) Как?! Ты, разве, не слыхал — про Гадюкина?
Степан. Нет. Мы ж в лесе живем. На отшибе.
Подлюкин. Сегодня как сорок дней… (Вздыхая.) Почил с миром мой подельник… Тьфу! Товарищ и зам.
Степан. (Удивленно всплескивая руками.) Не может быть! Отчего же?
Подлюкин. Не поверишь, Степан. От рака в горле.
Степан. (Со слезой в голосе, притворно.) Проклятый рак! Такое горло… тьфу!.. Такого человека сгубил!
Подлюкин. Да. Замом он был, конечно, каких поискать. (Стуча пальцем по стакану.) И горлу своему профилактику делал, как никто. Но рака… рака, бы я, все-таки, пожалуй, не винил. Покойный уж больно сам безжалостен к ним был! Один мог, ведро за присест, умять. Вот и подавился вареным членистоногим. В горле рак у него застрял. В одиночку их покойник в тот раз трескал, дома никого не было…. (Вздыхая.) Не прокашлялся… и некому бедолаге «скорую» было вызвать, земля ему пухом. Без Гадюкина, честно скажу, тяжело мне будет на этих выборах. От нового зама толку ведь никакого. С такой командой мне не на выбора идти, а лучше сразу к прокурору, с повинной!.. (Вздыхая.) Сверху мне его навязали – не мог отказать. «Возьми к себе, — говорят, — этого хлопца. Масло в голове у него есть». (Опять разочарованно вздыхая.) А вместо масла, у этого казака, в башке — одно сало! (Машет обреченно рукой.) Да, скоро и сам все увидишь…